Я хватаю из тачки дрын, ударила дверь ногой она розтворилася, и там уже стол накритый, и бутылка на столе я как ударю постолу дрыном так и розбила все что было на столе <…> схватила эту любовницу за волоса и ногой б’ю в живот и в грешное место, вырвала волосы да еще тащу что-бы вырвать волосы <…> знаю что я неправильно делаю, на я сама-собой невладаю… (109).
Временные формы глаголов создают визуальную сцену с комментарием: глаголы несовершенного вида настоящего времени, «я хватаю <…> я как ударю <…> бью <…> тащу», создают на мгновение застывший образ страшной сцены, а серия глаголов совершенного вида прошедшего времени, «розбила <…> схватила <…> вырвала», – драматическое действие в быстром темпе; серия глаголов несовершенного вида, «знаю <…> делаю <…> сама-собой невладаю», открывают пространство саморефлексии. Повествовательная сила этого описания значительна, несмотря на нарушение норм грамматики, орфографии и пунктуации.
Жизнь со вторым, «неродным», мужем предстает как череда расставаний для разгульной жизни с другой женщиной, длившихся от пяти дней до двух недель (все это – в тесном соседстве поселка, где все друг друга знают), каждое из которых Киселева называет «женитьбой» (она использует и особый термин «от меня жениться» – об этом ниже). История ее второго брака с инвалидом Отечественной войны Тюричевым – это картина насилия: череда предательств, побоев, дебошей и уничтожения семейной собственности. Снова и снова Киселева указывает на то, что коренной причиной ее страданий – разрушения первого брака и несчастья второго – является война. (Она часто пишет это слово с заглавной буквы: «Война».) Она проклинает Тюричева, бывшего злым отцом для ее детей, и, в той же фразе, Гитлера: «будь он проклят такой отец тот гитлер, что затеял Войну на Советский Союз» (113). (В этом случае грамматическая конструкция сливает оба субъекта, опуская союз «и», и тождество между «отец» и «гитлер» подчеркивается здесь тем, что Киселева пишет имя нацистского диктатора с маленькой буквы.)
Описывая свою «ненормальную» семейную жизнь с Тюричевым, Киселева спонтанно создала несколько понятий. Одно из них (отмеченное выше) – «неродной муж». Другое – «жениться от меня». Киселева пользуется этой красноречивой фразой для описания уходов Тюричева к другой женщине, обычно заканчивавшихся возвращением (один из таких эпизодов привел к рождению у Тюричева близнецов от другой женщины <115>): «до каких пор будиш женится от меня идиот проклятый»; «он от меня женится нещетно» (109, 111). (По ее расчету, за двадцать один год брака таких «женитьб от меня» было восемнадцать.) Существующие категории брачных отношений явно не были пригодны для описания тех ситуаций, в которых она не раз оказывалась в своей жизни. Нет никакой ясности о том, какие отношения являются браком, кто может считаться мужем или женой, а также какой союз является действительным, а какой недействительным.
Заметим, что история жизни Анны Ахматовой также указывает на то, что в советских условиях понятия о норме семейных отношений и совместного быта могли быть неясными и что советские люди связывали неопределенность и ненормальность ситуации с условиями жизни в тени исторической катастрофы, будь то война или террор.
Первая тетрадь, предназначенная для киносценария, доводит историю жизни Киселевой до расставания со вторым мужем (после восемнадцатого расхода) в 1966 году. Чтобы выжить, она держала жильцов, иногда троих сразу, отдавая предпочтение мужчинам, которые делали «усю работу мужскую» в доме и во дворе. (В это время она жила с детьми в двух комнатах деревенского дома, со двором и подсобным хозяйством.) Жильцы пили, но, как она рассуждает, «нохто сичас не пет, как сичас водочный век» (122).
В продолжение всей своей истории Киселева описывает пьянство в своей семье и поселке и повторяет фразы «водочный век» и «Водочный мир» (122, 166, 189).
В первой тетради Киселева описывает и конфликты с семьями выросших сыновей, их женами и детьми (самих сыновей она ни в чем не обвиняет): разочарования, взаимные обвинения, ругань и оскорбления (в детальной словесной передаче), физические драки. Однажды она попросила сына помочь собрать картошку на огороде и в ожидании прихода всей его семьи зарезала курицу и сварила суп, но невестка, затеявшая ремонт собственного жилища, задержала мужа дома, а когда Киселева появилась на пороге, настаивая на своем праве на помощь сына, бесцеремонно потребовала, чтобы свекровь покинула помещение. Развернувшаяся затем (на глазах у соседей) сцена описана в деталях: