Советская эпоха в мемуарах, дневниках, снах. Опыт чтения

Однако, как ясно из повествования, телевизор не всегда улучшает ее настроение и не всегда действует в ее интересах. Она описывает и ситуации, когда телевизор вызывает болезненные чувства, возвращая к военным травмам. В одном таком случае просмотр фильма о войне привел к серьезным последствиям:

Смотрю кино. Отряд (специального назначения) исильно заболела как увидила из машины гнали людей в нательном белье, и все кричать люди плачуть разнымы голосамы, а палачи гонят выдать на убийство ростреливать, вспомнила 1941 год Войну Немецкую с Союзом. Все мои муки роскрилися, Павель Зиберт офицер Кузницев работал в Германии и его соучасница Валя как оны дрожали я сочуствую им, но оны знали хорошо немецкий язык, но мне соседи вызывали скорую помощь я лежала в постели четире дня, была потрясена нервная система но я стараюся выключать Телевизор когда передают такие передачи и несмотрю их (231).

Эта надпись показывает, как шаг за шагом Киселева вступает в пространство войны, изображенное на экране. Она сочувствует героям фильма, испуг которых ощутим для нее («все кричать люди плачуть разнымы голосамы <…> как оны дрожали»). Соединение двух местоимений и двух глаголов в одной синтаксической конструкции («как оны дрожали я сочуствую им»), характерное для устного повествования, выражает и слияние эмоций двух субъектов – героев фильма и зрителя. Художественный фильм о Великой Отечественной войне, который она смотрит, «Отряд специального назначения» (1987), показывает, как «офицер Кузницев» (Кузнецов), работающий на оккупированной территории под именем «Павель Зиберт» (Пауль Зиберт), и его сотрудница «Валя» преодолевают опасности, но сама Киселева испытала такое нервное потрясение, глядя на экран, что соседи вызвали ей скорую помощь и она четыре дня пролежала в постели.

В той же записи Киселева описывает, как она смотрит политическую передачу о переговорах между Советским Союзом и Соединенными Штатами о ядерном разоружении; и в этом случае она интенсивно сопереживает людям на экране. Телевизор – источник эмоций – связывает пережитое военное прошлое с настоящим, включая одинокую женщину в историко-политическое пространство.

«спасите страшный суд»

Как и для многих ее современников, для Киселевой память о пережитых во время войны ужасах проецировалась в будущее, как страх новой, атомной, войны. Мысль о том, что пережитое может повториться (поощряемая советской политической пропагандой), и притом повториться в еще более интенсивном страдании, создает постоянный экзистенциальный фон ее жизни. В дневниковой тетради, думая о предстоящей смерти, Киселева пишет об этих страхах в прямой связи с просмотром телепередач, причем она переживает страх и боль как вскрытие старых военных ран:

Проходят дни и неоглянешся а вже скоро умирать, но нет умирать нехочится, а тут по Телевизору говорят что Картер подтянул свое ядерное оружие поближе до наших рубежей, вот другой Гитлер проклятый, розкриваются раны аж у серце колить… (159).

Она возлагает надежду на спасение на нынешнего советского руководителя, Леонида Ильича Брежнева, и высказывает желание, чтобы он (уже старик) был бессмертным:

Мне так нехочится что-бы Лионид Илич умирал, он уже старинкой мне хочится чтобы он был бесмертной… (156–157).

В конце второй тетради (как и в конце первой) Киселева помещает себя перед телевизором. Воспроизводя официальный советский дискурс угрозы ядерной войны со стороны США и отождествляя президента Картера с Гитлером, она вновь вспоминает бой за свою деревню и рисует поле после боя в символических образах – как картину Страшного суда, заканчивая на апокалиптической ноте:

…сколько после боя набитых людей было, што овцы лежать после пасбища отдыхают, хлопцы радисты Немецкии и Наши хто еще живой а раненые кричать спасите страшный суд (184).