Советская гениза. Новые архивные разыскания по истории евреев в СССР. Том 1

Вергелис, как было мною выше отмечено, рекомендует включить в VI том «две превосходные статьи Шолом-Алейхема о народном поэте М. Варшавском» (стр. 7). Одну цитату я уже привел из этих «превосходных» статей. А вот вторая. «Герои Варшавского смиренные праведники, они веруют в господа бога и с любовью претерпевают все горести, идущие как от бога, так и от людей, своих и чужих…»

Процитирую еще одно место из этих статей: «Герой Варшавского великий оптимист, и хотя ночь длинна и темна, все же он убежден, что солнце взойдет со стороны Сиона. Он уже видит его свет издалека, он слышит небесное песнопение птиц, которые отовсюду прилетают…»

Наконец, позволю себе привести еще одно место из этих статей: «То время было временем „сионизма": сионистические вечера, собрания и дискуссии. А так как на собраниях были горячие споры и сухие – иногда слишком сухие речи – то нуждались в закуске, в компоте…

Первое время этим компотом были „истории" Шолом-Алейхема, а впоследствии к ним прибавились и песни Варшавского».

Нетрудно понять, что хотелось бы Вергелису иметь в VI томе. И он смеет упрекнуть составителя в том, что он забыл принцип партийности в издательском деле. Нет, я его не забыл и провожу в жизнь. А Вергелис, прикрываясь им, лицемерит. Напялив на себя колпак ортодоксальности, он хочет во что бы то ни стало протащить то, что нам чуждо ^п

.

О письме. Криминальной оказалась одна шолом-алейхемовская фраза. Приведем ее. «Никаких тенденций журнал держаться не будет – он не будет ни палестинцем, ни антипалестинцем, ни анти-антипалестинцем, а простым евреем». Предположим, что эта фраза может вызвать кривотолки. Добросовестный рецензент, обратив на это внимание, подсказал бы: уберите лучше эту фразу, в письме можно допустить такую незначительную купюру. А Вергелис? Он узрел в этой фразе злой умысел составителя. И рецензент шипит и кричит: ату его! Составитель специально включил это письмо в расчете на «определенный» контингент читателей (стр. 3). Определенный, это, видимо, все тот же душеущербный. Злобное отношение к литературе, клевета на советского читателя – вот что собой представляет такая писанина. Что касается самой фразы, то, на мой взгляд, Шолом-Алейхем в нее вкладывает свое демократическое кредо, имея в виду, что журнал должен быть адресован простому человеку из народа («простому еврею»)[1222]^[1223].

3. О примечаниях. Напомню Вам, Сергей Карпович, что Вы, Светланов Ю. Г.[1224] и я имели втроем разговор с автором примечаний и предложили ему их переработать[1225]. По досадному недоразумению они в неисправленном виде попали к Вергелису на рецензию. И, конечно, недоработанные примечания содержат нечеткие и неполные формулировки.

4. О «Мариенбаде». Вергелису это произведение явно не нравится, ибо, с его точки зрения, «в творчестве Шолом-Алейхема „Маринбад“ не имеет самостоятельного значения» (стр. 7). Что это такое? Однако Шолом-Алейхем не нуждается в моей защите. Но возникает естественный вопрос: почему Вергелис статьи о Варшавском превозносит, а «Мариенбад» – острую сатиру писателя на нравы и мораль еврейской буржуазии – пренебрежительно именует фельетоном? Рецензент, прикидываясь наивным, пользуясь тем, что Вы и тов. Светланов Ю. Г. не читают по-еврейски, спрашивает: «что побудило вытащить это произведение („Маринбад“. – М. Б.) и втиснуть его в заключительный том, который и без того пестрый, многожанровый, неровный?» (стр. 7). «Наивный» Вергелис почему-то не только не заметил социального звучания этого произведения, но и не понял, что оно является прямым продолжением «Дачной кабалы» и «На теплые воды», помещенных (а не втиснутых) в шестой том.

5. Наконец, о тоне всей рецензии. Вся она пропитана болезнью, именуемой манией величия. Посмотрите, сколько раз в ней выставляется напоказ персона Вергелиса. Приведу только по одному-двум примерам, взятым с каждой страницы (всего рецензия содержит 7 страниц). «Мне представляется отрадным», «Приветствуя это решение, я должен, однако…» (стр. 1). «Я повторю прописные истины, если скажу», «Именно с таким чувством я взял в руки» (стр. 2). «Я далек от мысли» (стр. 3), «Пусть меня простят» (стр. 4). «Я уже говорил» (стр. 5), «Я уже высказался» (стр. 6), «Я думаю, что нашлись бы», «Я хочу посоветовать» (стр. 7).

Литературное и издательское дело необходимо строжайше оградить от тщеславия, зазнайства и невежества, от людей с ущербными душонками.

М. Беленький[1226]

Москва, 25 июня 1960 г.

РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 9. Ед. хр. 737. Л. 34–39. Машинопись с авторской правкой. Подпись – автограф.

№ 6.5

Докладная записка Моисея Беленького в издательство «Художественная литература»

19 декабря 1966 г.

Зав. редакции литератур народов СССР

тов. Лебедевой Л. И.[1227]

Глубокоуважаемая Лариса Иосифовна,

Препровождая проект Проспекта, хочу подчеркнуть, что, на мой взгляд, в новое русское издание Шолом-Алейхема необходимо включить «Потоп» и «Кровавую шутку».