Советская гениза. Новые архивные разыскания по истории евреев в СССР. Том 1

Другие экспонаты, например макет «Освоение тайги», показывавший суровый быт первых еврейских переселенцев, или модель пчеловодческой пасеки еврейского колхоза в Бирофель-де, а также собранные биробиджанской экспедицией материалы, выставленные на пятнадцати щитах, детализировали или поясняли содержание живописи Траугота, методично и последовательно подтверждая важную политическую идею: «Впервые в истории еврейского народа осуществилось его горячее желание о создании своей родины, о создании своей национальной государственности»[563].

Между тем этнографическая составляющая основного раздела оказалась выражена чрезвычайно слабо. Об этом еще на стадии обсуждения плана (проекта) выставки предупреждали члены ученого совета ГМЭ, заявлявшие, что сотрудники еврейской секции «пошли по линии наименьшего сопротивления, заменяя этнографические сцены макетами, которые, может быть, стоят дешевле или дороже, но… это то, что меньше всего нам нужно»[564].

Действительно, в реалиях ЕАО методы классической этнографии, использованные Пульнером и его коллегами, явно дали сбой. Вместо привычных результатов полевой работы – материалов об обычаях, быте, жилище, одежде, утвари, фольклоре – участники экспедиции смогли предъявить лишь некие идеологизированные суррогаты: описания и фотоснимки новых ритуалов (коллективное обсуждение сталинской конституции, демонстрация избирателей в городе Биробиджане), образцы политически грамотного фольклора (еврейские народные песни о Ленине и Сталине, колхозные частушки), модели стандартных колхозных домов[565]. Подобные экспонаты прекрасно вписывались в общую канву советской социалистической культуры, но не обладали «национальной самобытностью». Похоже, именно на это намекала ироничная запись, оставленная в книге отзывов одним из посетителей: «Да, все это очень хорошо. Но, однако, где же сами евреи?»[566]

Проблему осознавали и организаторы выставки. Отчасти они надеялись разрешить ее, следуя распространенной в то время идее о переходе от демонстрации вещей к демонстрации идей и процессов[567]

. Восполнить ощущавшийся в основном разделе недостаток оригинальных этнографических экспонатов пытались при помощи обилия живописных и скульптурных работ, портретов советских вождей, фотомонтажей, красочных карт, диаграмм, лозунгов, документов, цитат из сочинений Ленина и Сталина.

Нелегким делом оказалось и выполнение еще одной задачи, важность которой неоднократно отмечалась в развернутом плане (проекте) выставки: показать «интернациональную дружбу» разных национальностей, вовлеченных в хозяйственное и культурное строительство на берегах Биры и Биджана[568]. Изначально предполагалось использовать в различных подразделах диапозитивы «Типы корейцев и амурских казаков», «Интернациональная дружба школьников ЕАО (евреи, русские, корейцы, китайцы)», «Жизнь и быт колхозников ЕАО: евреев, корейцев, русских, китайцев», а также построить обстановочную сцену «Корейцы-колхозники на полевых работах»[569]. Намечалось отразить и тот факт, что «территория Биробиджана издревле была заселена тунгусскими племенами охотничьего быта»

[570]. Но никаких упоминаний об этих материалах в путеводителе по выставке мы не находим.

Необходимость корректировки экспозиционных планов была вызвана появлением на свет постановления Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края» от 21 августа 1937 года. В соответствии с ним, «в целях пресечения проникновения японского шпионажа» корейцев массово депортировали в Южно-Казахстанскую область, а также Узбекистан. В числе прочих депортации подверглись и более 4,5 тысяч корейцев, проживавших на территории ЕАО[571]. Неудивительно, что в отзыве Центрального совета ОЗЕТа на проект выставки «Евреи в царской России и в СССР» содержалась строгая директива: «Все, что приведено в разных отделах касательно вселения в область корейцев и развития их хозяйства и быта, исключить»[572]

.

Исчезновение с выставочных стендов упоминаний не только о корейцах, но и о тунгусах, гольдах и китайцах можно объяснить стремлением снять щекотливую оппозицию «колонизатор – абориген». На ранней стадии колонизации Биробиджанского района в пропагандистских публикациях ОЗЕТа еврейские переселенцы представали агентами прогресса, «культуртрегерами»: с их приходом в тайге «появились тракторы, дорожные машины, экскаваторы… мелиорация, агрономия, строительство» и началась «жизнь культурная». «Туземцы» же, например удэгейцы, экзотизированно изображались как «наивные дикари», которые «в своем развитии не пошли дальше того уровня, на котором прочее человечество стояло много тысяч лет тому назад», из чего делался вывод: «еврейская колонизация… отвечает давно созревшим потребностям коренного населения»[573]. Но к концу 1930-х подобный подход признали ошибочным[574].