Аил мой милый… Дикая природа.Не новый дом от гор невдалеке,мой добрый дом, хранящий сказки рода,где дым над крышей в сладком завитке,где можно от восхода до заходаиграть на камышовом чердаке…Летела юность, как сплошная шалость,рвала цветы и припадала к ним,как будто это к матери прижалосьдитя — и стало с матерью одним…Босая юность… Мы к тебе не жалость,а зависть удивленную храним.В горах росла я. Эти склоны — голы,те — в зелени дымящейся, как шерсть…Люблю высокогорные просторы.Вы, горы, словно жизнь,а в жизни есть пустые склоны,что не красят горы, и все,чего в родных горах не счесть…Но юным днем, голубизной сиявшим,в хрустальность и прозрачность первых словвойна вломилась самолетом вражьим,шипеньем бомб над сказкой тихих снов,над Ала-Тоо, над знакомым кряжем,над родиной — основою основ.А мама умерла. Ушла так рано.Другим мои капризы не нужны…Жить без нее так страшно и так странно.Но мама — это где-то до войны.А у меня — зеленая полянада там речонка в полторы волны…Как горько надо мной склонились ивы,как горько отвечало эхо скал,как будто голосок его пугливыйсо мною вместе мать мою искал…А шквал трепал кустов прибрежных гривы,седые ивы за косы таскал…Спросите, как я выросла без мамы.Я расскажу, как ласковы арчи{270}и как лучи рассвета горячи,как скалы научили быть упрямой,как горы говорили мне: «Молчи!Не унывай. Ходи легко и прямо…»И молодость любви была полна,не важно, что была она сурова,что обожгла великая войнавсе камышинки у родного крова,любила так, что умереть онабыла готова — и воскреснуть снова!Я вспоминаю это все не часто,задевши память кончиком пера…А дни идут,а годы мчатся,мчатся, и вот все чаще — эти вечера,когда, нахлынув, сердце рвет на частита славная и трудная пора…