Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991

Нельзя ли предположить, что некоторое неприятие, с которым бывшие фронтовички сталкивались в гражданской жизни, было обусловлено не столько отступлением от гендерных ролей, которое они допускали во время войны, сколько их особой способностью к самоутверждению, а также популярностью и востребованностью в мужской среде? По крайней мере, это могло бы отчасти объяснить ту жестокость, с какой другие женщины порой относились к фронтовичкам. Одна из собеседниц Алексиевич рассказывала: «Сели вечером пить чай, мать отвела сына на кухню и плачет: „На ком ты женился? На фронтовой… У тебя же две младшие сестры. Кто их теперь замуж возьмет?“. Представляете: привезла я пластиночку, очень любила ее. Там были такие слова: и тебе положено по праву в самых модных туфельках ходить… Это о фронтовой девушке. Я ее поставила, старшая сестра подошла и на моих глазах разбила, мол, у вас нет никаких прав. Они уничтожили все мои фронтовые фотографии…»[356]. А другая ее героиня, тоже женщина-ветеран, была публично унижена своей руководительницей: «Прихожу на совещание, и начальник, тоже женщина, увидела мои колодки и при всех высказала, что ты, мол, нацепила колодки, что ты себе позволяешь. У самой был трудовой орден, она его носила, а мои военные награды ей почему-то не понравились»[357].

Несмотря на не очень приятную атмосферу, царящую вокруг, союзы между фронтовиками и фронтовичками часто оказывались успешными. «Тогда я думал, что они просто шлюхи, – признавался ветеран, которому не довелось романтически преуспеть на передовой, – но оказалось, что эти отношения могут длиться всю оставшуюся жизнь»[358]. Многие «хорошие и крепкие семьи» сложились на основе фронтовой любви[359]. Бывшая снайперша, встретившая своего мужа во время войны, помнит о преимуществах совместного военного опыта: «Ему не надо объяснять, что у меня нервы»[360]

. Другие женщины-фронтовички, опрошенные Алексиевич, также были замужем за мужчинами, которых они встретили в окопах. На момент интервью, в конце 1970-х или начале 1980-х годов, они по-прежнему были вместе[361].

Кто-то предпочитал скрывать свою службу в армии, но это был лишь один из тактических приемов, позволявших справиться с непростой ситуацией. Другие же исходили из того, что лучшая защита – это нападение: «Я горжусь тем, что была на фронте, как прожила военные годы»[362]. Наконец, третьи в целом соглашались с бытующими в обществе стереотипами, но использовали их к собственной выгоде – обращая против других женщин-фронтовичек. В своих частично беллетризованных воспоминаниях о войне, опубликованных в 1948 году, военный врач Ольга Джигурда подробно описала свою коллегу, которая фигурирует в тексте как «доктор Ветрова». Эта военврач заводит роман с высокопоставленным офицером, становится его полевой женой, пользуется всевозможными незаслуженными привилегиями и игнорирует военную иерархию. Вскоре, однако, следует справедливое возмездие за попрание моральных, сексуальных, иерархических норм: любовник бросает Ветрову, начальство и коллеги начинают сторониться ее, и, наконец, она с позором демобилизуется из-за беременности, ставшей результатом ее любовной связи. Джигурда колеблется между жалостью к наивной коллеге и высоконравственным негодованием: «Демобилизуйтесь и отправляйтесь домой, в Ташкент, и не мешайте нам воевать. Такие, как вы, не нужны здесь!»

[363]. Другие женщины осуждали «фронтовых шлюх», чтобы подчеркнуть собственное превосходство над ними. Так, в письме члену политбюро Клименту Ворошилову, написанном в конце 1945 года, некая женщина, ушедшая на фронт добровольно, указывала на широкое распространение в армии «женской распущенности», одновременно подчеркивая собственную непогрешимость. «В феврале месяце 1943 года женщин стало на фронте больше, – возмущалась она. – Меня неприятно поразило то, что среди них были и такие, которые прилично „устроились“: занимались нарядами, сплетнями, флиртом…». Не желая уподобляться подобным женщинам, заявительница настояла на том, чтобы ее поскорее отправили на передовую; это повлекло за собой тяжелое ранение, сделавшее ее инвалидом на всю жизнь[364].

Трудности и проблемы, с которыми сталкивались возвращавшиеся с войны женщины, не ограничивались лишь их неоднозначным восприятием в обществе. Тяжелее всех возвращение давалось беременным фронтовичкам. Одну из таких арестовали в 1945 году после того, как она попыталась убить своего новорожденного младенца[365]

. Другая покончила с собой после очередной бурной ссоры с матерью из-за беременности; этой девушке был 21 год, она пережила войну и только что демобилизовалась[366]. Наконец, еще одна фронтовичка, оставшись после демобилизации с малышом на руках, изготовила «контрреволюционное письмо», адресованное председателю президиума Верховного Совета СССР и написанное от имени новой любовницы мужчины, который был отцом ее ребенка. Женщине хотелось убрать соперницу с дороги, но ее разоблачили и осудили на семь лет[367].