Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991

Максимальная пенсия по фронтовой инвалидности, составлявшая 400 рублей для рядовых и 500 рублей для офицеров, напротив, перемещала ее получателя в высокодоходный слой послевоенного советского социума. В 1946 году только 35 % советских рабочих и служащих получали от 300 до 600 рублей в месяц. У кадровых офицеров размер пенсии мог достигать 900 рублей, что было «очень большой суммой» по сравнению со средней зарплатой[409]

. Но доля инвалидов, получающих максимальные пенсионные выплаты, оставалась крайне незначительной. К концу 1946 года менее 2 % инвалидов войны во всем Советском Союзе имели I группу инвалидности, около 30 % – II группу и около 69 % – непопулярную III группу, вынуждавшую работать ради выживания[410]

. Из всех пенсионеров, включая инвалидов войны, но не ограничиваясь ими, в 1946 году только 3 % получали более 300 рублей, а 77 % – 150 рублей и меньше[411]

. Таким образом, большинство инвалидов пребывало в ситуации, когда символическое подтверждение их статуса сочеталось с отчаянной нищетой. Подобные вещи, как известно, – прямая дорога к ресентименту.

Учреждения, созданные для оказания помощи раненым военнослужащим, также сочетали в своей деятельности показную заботу и фактическое пренебрежение. Инвалидные кооперативы, которые должны были обеспечивать особые трудовые условия для инвалидов в целом и инвалидов войны в частности, не справлялись со своей задачей. Необходимость выполнять производственные планы по-прежнему довлела над ними больше, чем забота о благополучии сотрудников. Покалеченные фронтовики, которые, по идее, должны были иметь привилегированный доступ к трудоустройству в этих структурах, к концу 1940-х годов составляли лишь 26 % общего числа их работников. Кроме того, сама экономическая роль кооперативов в поддержании благополучия страдавших от ран бойцов оставалась ничтожной, поскольку в них был занят лишь 1 % инвалидов войны, имевших официальную работу (см. таблицу 4.3). В значительной мере эти цифры объяснялись условиями труда, которые царили в кооперативах. Зачастую в них не предпринимали никаких специальных мер для удовлетворения особых потребностей сотрудников с ограниченными возможностями: производственные помещения располагались в грязных и сырых подвалах без вентиляции; питьевую воду держали в ведрах и баках; больные с открытыми формами туберкулеза трудились бок о бок с другими работниками; отсутствовали медпункты, столовые, общежития и детские учреждения. Из-за всего перечисленного инвалиды в массовом порядке покидали подобные предприятия: в некоторых случаях отток работников достигал 60 % и даже 80 %[412]

.

Едва ли лучше обстояли дела и в домах инвалидов – во втором типе учреждений, предназначенных для обслуживания солдат, которые пострадали в боях. В то время как кооперативы нанимали в основном инвалидов III группы, способных выполнять производственные задания, дома инвалидов были ориентированы на тех, кто не мог ухаживать за собой и потому нуждался в особом обслуживании. Однако, как и следовало ожидать, ужасные бытовые условия в таких заведениях были «не исключением, а правилом»[413]. Чтобы получить более полное представление об этом, кратко сопроводим местного чиновника в его инспекционной поездке по четырем домам инвалидов Саратовской области, предпринятой в 1946 году. Ревизор обнаружил, что здания на протяжении многих лет не ремонтировались, а основные предметы мебели остаются в крайнем дефиците. В столовых на сотню (или более) постояльцев приходились всего три-четыре стола. Нередко не на чем было посидеть ни в столовой, ни в палатах. Поскольку прикроватных тумбочек тоже не хватало, предметы повседневного обихода хранились где ни попадя. В отчете отмечалось, что такие предметы, как платяные шкафы или вешалки, остаются в домах инвалидов – как, кстати, и в школах-интернатах, – большой редкостью. Обеспеченность тарелками и посудой тоже была «исключительно плохой»; в ходе инспекции не удалось выявить «ни одного» дома инвалидов, который не нуждался бы в одеялах, матрасах и подушках. Летние одеяла отсутствовали вообще, а толстые зимние одеяла использовались круглый год, причем без пододеяльников. «Нетрудно представить их состояние, а отсюда [легко вообразить] и общее гигиеническое состояние учреждений, в которых обслуживаются люди, защитившие Родину, члены семей погибших воинов, пенсионеры и другие граждане», – писал негодующий чиновник, обращаясь за помощью к правительству РСФСР[414].