Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991

Не все дома инвалидов были настолько плохими, как в представленном саратовском примере, тем не менее общая картина, складывающаяся в ходе ознакомления с архивными источниками, остается прежней: мы имеем дело с полнейшей нищетой и тотальной безысходностью[415]. Мрачное впечатление усугубляется специфической предвзятостью официальных источников, старательно бичующих то, что явно не работает так, как должно; что же касается улучшений, то они если и обнаруживались с течением времени, то оставались мизерными. Неудивительно, что ветераны, как правило, старались игнорировать всевозможные учреждения, создаваемые для «заботы» о них: так, по состоянию на 1 января 1946 года школы профессиональной переподготовки, созданные при Народном комиссариате социального обеспечения РСФСР, провалили плановый набор на замещение 585 мест, предусмотренных для инвалидов войны (недобор составил 12 %). В одной из таких школ в Калининской (ныне Тверской) области, где должны были обучаться 90 инвалидов войны, были заполнены всего 20 мест[416]

, так как многие слушатели не пожелали завершать обучение[417]. В течение 1947 года почти половина всех инвалидов войны, работавших в кооперативах Всероссийского союза кооперации инвалидов (Всекоопинсоюз), оставили эти учреждения[418]

.

То, что социальное обеспечение оставалось скудным, а пенсионные выплаты в большинстве случаев подразумевали полуголодное существование, не было случайностью или следствием общей послевоенной разрухи – хотя последнее, безусловно, усугубляло ситуацию. Социальная политика в СССР вполне сознательно направлялась на то, чтобы побудить гражданина трудиться. Трудоустройство рассматривалось как «важнейшая государственная задача»[419]. Согласно официальному дискурсу, потребности каждого отдельного ветерана и потребности государства в этом отношении полностью совпадали: советской власти требуется участие инвалидов в восстановлении страны, а советскому человеку полезнее работать, поскольку это интегрирует его (или ее) в социалистическое общество и способствует самоутверждению[420]

. Чтобы добиться подобной «гармонии», на работодателей оказывалось давление сверху, которое вынуждало их полностью вычерпывать квоты, предусматриваемые для трудоустройства инвалидов. Руководители предприятий были недовольны; как выразился один из директоров, «у меня завод, а не райсобес»[421].

Борясь за выживание в подобных условиях, многие инвалиды стремились подкрепить свои зарплаты и пенсии финансовой поддержкой со стороны родственников, материальной помощью от различных социальных учреждений, а также возделыванием частных огородов или выращиванием какой-нибудь домашней живности[422]

. Это породило существенное социальное расслоение, которое не поддается точной количественной оценке и не увязывается с официальными размерами пенсий или зарплат, но которое, тем не менее, имеет решающее значение для понимания всей послевоенной жизни. Инвалиды войны были вовлечены во все разновидности «альтернативных занятий», от вполне легальной деятельности по вскапыванию и прополке грядок до полулегальных дел типа частного предпринимательства или попрошайничества и совсем нелегальных типа воровства и бандитизма. По данным Совета министров СССР, на конец 1946 года 248 000 инвалидов войны II и III групп официально числились безработными[423]. Но за этой цифрой, охватывающей 10 % всей численности увечных бойцов, скрывалась лишь верхушка айсберга, поскольку многие инвалиды войны либо, числясь на официальной работе только формально, занимались другими видами деятельности, либо же совмещали свою официальную работу с альтернативной подработкой[424].