Сожженные революцией

Лемке:

«Царь… вместе с Александрой Фёдоровной вышел на балкон… Толпа ревела всей грудью…»[103]

Андрей Владимирович:

«Вся она (площадь. – А. И.-Г

.) была заполнена сплошь народом – от дворца вплоть до зданий штабов. При появлении Государя все стали на колени. В эти короткие минуты Россия переродилась»[104].

Лемке:

«То здесь, то там слышны возгласы: “Долой Германию!”, “Да здравствует Россия!” <…> Весь день гудят колокола. У всех церквей толпы молящихся. Настроение праздничное и приподнятое; ни тоски, ни равнодушия»[105].

Андрей Владимирович

:

«Ни одного пьяного. Все трезвые»[106].

В последующие дни из Петербурга в направлении будущего фронта один за другим отправлялись гвардейские полки; сначала кавалерия, потом пехота. Первыми вступили кирасиры – 20 июля.

Из дневника Гоштовта:

«Справа по три наш эскадрон идёт по улицам Гатчины, направляясь к военной платформе. <…> День ясный, безветренный; солнце щедро льёт на нас свои лучи. Из открытых окон бросают цветы. Старушки крестят нас широким крестом; на глазах у них слёзы. <…> Платформы, залы, двор – всё залито народом. Кричат ура, машут шляпами, платками, бросают в вагоны цветы, пачки папирос, плитки шоколада. На платформе реалисты с портретом Государя, осенённым двумя национальными флагами. Гатчина провожает нас величественным, несравненным нашим национальным гимном… Поезд отходит…»[107]

Полки 2-й гвардейской пехотной дивизии прошли походным маршем по улицам столицы 26–30 июля. Колонны выступали из казарм на Марсовом поле, у Гренадерского моста, на Николаевской набережной Васильевского острова и под полковые оркестры, под бодрящую музыку маршей шагали в сторону Варшавского вокзала. Вдоль их пути толпились обыватели; барышни кидали цветы; пожилые дамы утирали слёзы; гимназисты махали руками и провожали гвардейцев горящими взорами…

Засим настала очередь 1-й дивизии. Вечером 2 августа роты Семёновского полка гулко промаршировали от своих казарм на Загородном проспекте к эшелонам, ожидающим их на запасных путях Варшавского вокзала.

Из воспоминаний Анатолия Владимировича Иванова-Дивова, офицера лейб-гвардии Семеновского полка:

«…На перроне было полно народу. Отхода поезда пришлось ждать очень долго, и я как сейчас помню среди провожающих небольшого роста незнакомую нам старушку со старинной иконой Божией Матери на руках, которою она благословляла отъезжающих офицеров и солдат. Когда они прикладывались к иконе, она каждому что-то шептала, и я слышал, как, благословляя, она говорила стоявшему рядом со мной фон-дер-Лауницу: “Ангел ты мой небесный!”… Лауниц был убит одним из первых в бою под Владиславовым…»[108]

Цвет и блеск имперской столицы уходил, чтобы не вернуться. Новая, непонятная жизнь брала город за горло.

Из записной книжки Блока:

«22 июля. …Ночью на Невском – немецкие вывески, манифестации, немецкие “шпионы”, австрийские флаги»[109].

Патриотические манифестации неожиданно и быстро переросли в бессмысленные погромы. Били витрины магазинов, на вывесках которых красовались нерусские фамилии владельцев. Почему-то стали разламывать и поджигать трамвайные вагоны. 1 августа толпа ринулась громить опустевшее здание германского посольства на Исаакиевской площади. Сожгли несколько залов. Разбили севрский фарфор. Скульптурную группу Диоскуров сбросили с крыши и утопили в Мойке.

Из дневника Зинаиды Гиппиус. Запись от 1 августа: