Кто эти двенадцать человек, герои поэмы? Их образы двоятся, меняются. Чеканный шаг красногвардейцев – стражей революции («Винтовок чёрные ремни, // Кругом – огни, огни, огни…») сменяется блатной расхлябанной повадкой («В зубах – цигарка, примят картуз, // На спину б надо бубновый туз!»). Бубновый туз – лоскут красной материи, который нашивали на бушлаты каторжников, на спину и грудь, чтобы при попытке побега конвоирам удобнее было целиться в беглеца. Так кто же перед нами? Красногвардейский патруль, защищающий завоевания революции, или вооружённая банда грабителей и убийц? И то и другое. В революционном Петрограде трудно было по внешнему облику отличить налётчиков и погромщиков от защитников революционного правопорядка – в этом Блок мог убедиться во время погрома винных складов на Пряжке. Два мотива – уголовный и революционно-маршевый – всё время звучат, перебивая друг друга, во фрагментах поэмы со второго по десятый. В одиннадцатом фрагменте маршевые ритмы побеждают и «блатная музы́ка» окончательно перекрывается лозунгом-призывом «Вперёд, вперёд, // Рабочий народ!».
В заключительном фрагменте шаг двенадцати становится державным. Старый мир отвергнут, он с поджатым хвостом ковыляет позади. Но впереди-то кто?
Он невидим и неведом. Уж не враг ли он, тот самый, неугомонный, который не дремлет? «Выходи, стрелять начнём!» И стреляют – в него? Или в пустоту? Отзывается на выстрелы и выкрики только эхо – смех вьюги. Так кто же он?
С неожиданной и безоговорочной ясностью Блок завершает: «Впереди – Исус Христос». Так определён путь двенадцати: от разорванного плаката «Вся власть Учредительному собранию!» к невидимому Христу.
Образ Христа, появляющийся в финале «Двенадцати», – главная загадка поэмы. Этот финал вызвал яростное негодование врагов поэмы («Ложь! Кощунство! Христос во главе шайки красных безбожников!») и более или менее сдержанное неприятие большинства её поклонников («Это ошибка Блока; не Христос, а матрос!»). Блок и сам себе не мог объяснить, почему – Христос. Колебался.
«Что Христос идёт перед ними – несомненно. Дело не в том, “достойны ли они Его”, а страшно то, что опять Он с ними и другого пока нет; а надо Другого —?»[131]
.Отношение Блока к Христу всегда было сложным, двойственным – до враждебности – и очень личным. Тем более примечательна та решимость, с которой он поместил образ Христа в финал «Двенадцати» и, главное, сохранил его в дальнейшем, несмотря на критику, недоумение, угрозы. Но ведь в самом деле: попробуйте заменить Христа кем-нибудь или чем-нибудь другим – и вся поэма потеряет значение и смысл. Нет сомнения: Блок увидел в революционной вьюге то, чего не смогли увидеть другие. Увидел не по своей воле, а потому, что был наделён особым (должно быть, пророческим) зрением и не умел лгать.
В Евангелии от Иоанна, которое Блок перечитывал именно в январе 1918 года, сказано, что Христос есть Слово, которое было от начала у Бога и которым всё начало быть, что начало быть. Он – Хозяин и Творец истории. Он ведёт человека и человечество из прошлого в будущее. Исторический путь человечества – как бы тяжёл, мучителен, жесток он ни был – есть путь от небытия ко Христу. Революция – Блок был в этом уверен – есть не падение в небытие, а мучительный и страшный рывок из прошлого в будущее. Значит, впереди – Христос.
VI
Эпилог Блока
В день завершения «Двенадцати», 29 января (11 февраля[132]
) 1918 года, телеграф разнёс по всему миру две ошеломляющие новости. Глава советской делегации на мирных переговорах в Брест-Литовске Лев Троцкий в ответ на германский ультиматум объявил, что Россия мир не подписывает, войну не ведёт и армию демобилизует. В ответ с германской стороны последовало заявление, что отказ от подписания договора означает прекращение перемирия. Война, таким образом, возобновляется. Советская Россия должна вести её в условиях революционного хаоса и полного распада армии.На следующий день, 30 января, Блок написал стихотворение «Скифы». Оно было опубликовано всё в том же «Знамени труда» 20 февраля (по новому стилю). Германские войска уже продвигались к Петрограду; спешно формировались отряды Красной армии; по городу носились слухи о скором пришествии немцев. Левые эсеры, анархисты, наиболее непримиримые большевики (левые коммунисты) повсюду выкрикивали лозунги «революционной войны».