— Что ж, вам это не очень удалось. Вижу, что вы подали заявление на проживание дома при условии соблюдения комендантского часа. С чего вы решили, что можете это сделать?
— Повторяю, я не хотел причинить никакого вреда своему скончавшемуся пациенту. Люди умирают, даже когда им оказывают лучшую медицинскую помощь.
Я сделал паузу, прежде чем рассказать об успешной хирургической практике в Западном Лондоне и карьере, на которой 40 лет не было никаких пятен. Я сказал им, что спас множество жизней, но был наказан всего за один неудачный случай. Разумеется, я признавал, что смерть пациента — серьезное событие.
— Об этом следует говорить в суде. Мы находимся здесь, чтобы держать вас в заключении, и если вы не согласны с тем, что должны сидеть в тюрьме, то должны поднять этот вопрос за ее пределами.
Эта линия разговора вела в никуда, поэтому я решил вернуться к вопросу о воссоединении с семьей.
— Один из моих сыновей работает в Омане на Среднем Востоке и прилетит, как только мне одобрят выезд в город. Остальные родственники живут в Великобритании. Если мне позволят выехать в город, он и другие дети присоединятся к нам с женой.
Я сказал комиссии, что сын скоро окончит медицинскую школу, но судебный процесс, свидетелем которого он стал, травмировал его настолько, что он не был уверен, что хочет быть врачом. Он нуждался в моей помощи и поддержке, чтобы строить карьеру в области медицины.
Последовала долгая пауза, члены комиссии делали записи, и меня попросили подождать снаружи. Через долгих 15 минут меня позвали обратно.
— Комиссия предоставляет вам освобождение по временному разрешению, но с определенными условиями, — сказала женщина. — Любое нарушение правил лишит этой привилегии.
Я снова чувствовал себя униженным, но, мечтая выйти из тюрьмы хотя бы на несколько часов и встретиться с семьей, ничего не сказал.
Я начал готовиться к поездке в город. Мне рассказывали истории о заключенных, которых лишали права на поездку в город из-за пустяков. Один рассказал, что в день, когда за ним должны были заехать жена и сын, их машина не завелась, поэтому жена попросила своего брата отвезти их в тюрьму. Когда они приехали, свидание отменили, потому что регистрационный номер автомобиля не соответствовал заявленному. В результате жене и сыну пришлось проделать трехчасовой путь домой, так и не повидавшись с мужем и отцом.
Заходить в пабы, магазины и рестораны, где продавали алкоголь, было запрещено. Посещение общественных мест вроде футбольных стадионов и бассейнов тоже запрещалось.
Играть в гольф во время поездки в город заключенным не разрешалось: это занятие считалось элитарным.
Заключенные должны были заранее сообщать, где будут находиться во время поездки в город, их могли тайно контролировать надзиратели в обычной одежде. Выносить что-либо из тюрьмы, равно как и вносить, было запрещено — за это следовало суровое наказание. Еда, одежда, газеты и книги — все было под запретом.
Накануне встречи я радостно поговорил с Кэтрин по телефону. Она собиралась приехать с Эми и Софи, нашими дочками. Они планировали выехать в 05:30, чтобы точно успеть к 09:00, когда должны были забрать меня. Надзиратель порекомендовал съездить в Олдборо — красивый городок на побережье Саффолка. Кроме того, он славился одним из десяти лучших кафе во всей Великобритании, где подавали рыбу с картошкой.
Я проснулся в 06:00, погладил рубашку и брюки, решил выпить кофе и полноценно не завтракать. После принял душ и стал читать и писать в своей комнате. Я должен был заполнить форму, в которой нужно было указать, во что одет и какие предметы у меня при себе. Ремень и очки были разрешены, но ничего больше. Описание одежды было необходимо по двум причинам. Во-первых, если бы заключенный сбежал, администрация тюрьмы могла предоставить полиции максимально точное описание беглеца. Во-вторых, руководство тюрьмы не хотело, чтобы заключенный вернулся в другой одежде с надежно спрятанными наркотиками.
В 08:00 я встал у окна и стал смотреть на дорогу в ожидании семьи. Вскоре я увидел, как они едут, и радость предвкушения встречи переполнила меня. Сдав ключ от комнаты, я ждал, когда меня позовут. Прошло почти 45 минут, прежде чем меня вызвали к главному входу на досмотр.
Надзиратель взял заполненную мной форму, зачитал правила и разрешил мне пойти к семье, ожидавшей в автомобиле на парковке. Мои близкие выскочили из машины, мы обнялись, и я сел на переднее сиденье рядом с Кэтрин. Мы выехали с территории Холлсли-Бэй. Впервые за восемь месяцев я оказался в личном транспорте и покинул тюрьму без конвоя. Хоть мы и уехали всего на несколько часов, я был счастлив провести время с женой и дочками.
Мы с Кэтрин переглянулись, но она старалась не отвлекаться от дороги.
— Это мой корпус, — сказал я, указывая на Сэмфорд, который располагался на периферии обширной тюремной территории. — Мои грядки прямо за этим ограждением.