И с лёгкостью Маяковского перепрыгнула с одного стихотворного размера на другой:
За спиной у Маши с опозданием замаячили двое парней, изображавших те дорогие русскому сердцу берёзки. С ног по плечи парней обмотали белой бумагой с вкраплениями чёрных полосок, а в руках у них покачивались на воображаемом ветру хозяйственные веники.
К счастью, живые деревья быстро сгинули, а их место заняли три богатыря. Богатыри на пластмассовых лошадках промчались вдоль задника сцены. Первого венчал бумажный шлем, примотанный к вискам и подбородку изолентой. Второго – гусарский кивер из ведра и ёршика. А голову третьего – самая настоящая шапка-будёновка. Первые двое держали круглые картонные щиты и размахивали деревянными саблями. Третьему щита не досталось, да и вместо сабли у него был шашлычный шампур, ловко замаскированный под шпагу.
А Крымнашева разошлась не на шутку. Распростёрла руки, нависая над зрителями, как буревестник над седой равниной моря, и зыркала встревожено из-под чёрных бровей:
Лаврентий Палыч переживал острый приступ счастья. Ему вспоминались комсомольская молодость и ухаживания за старостой курса – рыжеволосой дылдой Лизой Морковкиной, поездки студотрядом на картошку, поход на сельскую дискотеку, вкус ГОСТовской тушёнки и песни у костра. Перед глазами восстали лица сослуживцев – все как на подбор, свежие и выбритые, а ноздреватый политрук – живое воплощение бравого солдата Швейка – по-прежнему тыкал в воздух пальчиком, похожим на сардельку, словно проверяя тот на прочность.
Доходягин чувствовал себя помолодевшим на двадцать, а то и все тридцать. За его спиной вырастали крылья.
Давай же, Маша! Не останавливайся!
И Крымнашева продолжала:
Парни, бывшие деревьями, избавились от маскировки и выкатили на сцену поролоновый каравай. Каравай оказался настолько большим, что с одного бока его не удержали – реквизит завалился и рухнул на зрителей. В зале вновь воцарилось шумное возбуждение. Ребята растащили поролон на куски и теперь кидались ими друг в друга.
– Назад! Нельзя! – активно жестикулировала из-за занавеса Евгения Александровна. – Нельзя швырять хлеб! Хлеб – это святое!
Маша подобралась к краю сцены и выдержала эффектную паузу. Настолько эффектную, что кто-то из четвёртого отряда начал хлопать раньше положенного. Евгения Александровна подала знак – торопыгу зашикали. Аплодисменты прервались, Крымнашева ткнула себя в грудь и с наслаждением выдохнула:
Вместе с ней облегчённо выдохнул и Доходягин. Достал из нагрудного кармана носовой платок, вытер лоб и тайком промокнул скупую мужскую слезу.
Дело двигалось к развязке.
– А сейчас на сцену приглашается последний участник. Представитель третьего отряда…
Ваня услышал своё имя. Беспомощно оглянулся в поисках вожатого, но Михаила Валерьевича нигде не было. Вообще никого не было – Ваня стоял за кулисой один. В помещении пахло краской и старой, непроветренной тумбочкой. В углу пылились сложенные декорации. У стены с отрешённым видом отдыхали два калеки-стула: одному не доставало правой задней ножки, другому – спинки. Над ними совсем не гордо реяла выгоревшая от солнца и размохнатившаяся от времени, но всё ещё хорошо читаемая наклейка «Не курить!».
«То-то именно здесь кто-то забыл самодельную пепельницу из консервной банки», – подумал Ваня, глядя на стулья.
– Повторяю! – лился из динамиков настойчивый голос Евгении Александровны. – Приглашается представитель третьего отряда Сусликов Иван.
Нетвёрдой походкой мальчик шагнул в объятия публичности.
Ты же грезил быть звездой? Вот ты, вот зрительный зал. Камон, чувак! Жги! Твои мечты сбываются! А если что-то не устраивает, в следующий раз формулируй свои желания точнее.
Интересно, а если бы родители сейчас были здесь, что б они сказали?
Василий Кузьмич Фетисов , Евгений Ильич Ильин , Ирина Анатольевна Михайлова , Константин Никандрович Фарутин , Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин , Софья Борисовна Радзиевская
Приключения / Публицистика / Детская литература / Детская образовательная литература / Природа и животные / Книги Для Детей