Спасите наши души

— Почему ты предлагаешь использовать эту маркировку не для наказания? — наконец спросил Андропов.

— Для наказания хватает существующих законов, — этот момент мы с Максом разбирали, да и в будущем вокруг него было сломано много копий. — К тому же получение денег от иностранных государств может и не приводить к ярлыку иноагента. Например, писатель Шолохов получает гонорары за зарубежные издания, но он их тратит на строительство школ и просветительскую деятельность. Но если на иностранные деньги другой писатель начинает клеветать на советскую власть, фактически работая на враждебную пропаганду — мне кажется, это совсем другое дело.

Андропов кивнул и даже слегка улыбнулся.

— Что ж, всё выглядит логично, — сказал он. — И ты, думаю, уже прикидывал, кто… кто первым достоин этого совсем не почетного звания?

Разумеется, прикидывал.

— Например, писатель Солженицын, — без промедления ответил я. — Он издается на Западе, пишет клевету на советский строй, отказываться от своих убеждений не собирается. Его произведения уже используются пропагандой противника…

— Вероятного противника, — поправил меня Андропов.

— Да, пропагандой вероятного противника. Все признаки.

Честно говоря, я ждал следующего вопроса с легким нетерпением, и председатель КГБ не подвел.

— А вы уверены, товарищ Орехов, что товарищ Солженицын пишет неправду? — и блеснул глазами за стеклами очков в тяжелой роговой оправе.

— Так точно, Юрий Владимирович. У него есть правильные произведения, написанные на основе его собственного опыта — например, повесть «Один день Ивана Денисовича».

— Её осудили, как фальсификацию истории, — напомнил Андропов.

— Извините, Юрий Владимирович, но у нас ещё много кампанейщины, — я чувствовал, что сейчас могу говорить относительно свободно. — Напечатали и напечатали, что ж теперь… как раз после запретов его и начали активно обхаживать на Западе, даже Нобелевскую премию дали, а он вообразил себя мессией, который несет миру правду. Вокруг него даже определенный круг людей сложился, там через одного — наши клиенты, ещё один шаг — и он вполне может организовать собственную религию.

— Ты хочешь сказать, что мы неправильно боремся с антисоветскими элементами? Надо было всё, что написал этот… хм… писатель, издать миллионными тиражами и раздать бесплатно каждому гражданину Советского государства?

Вопрос был с подвохом.

— Скорее, заставить этого Солженицына работать на нас… привлечь его, например, к изготовлению документального фильма про тот же ГУЛАГ, но не односторонний взгляд, как у него получилось, а рассмотрение проблемы со всех сторон — почему создали это управление, была ли альтернатива. Про перегибы упомянуть, конечно — были же решения съездов партии, там всё сказано.

— Да, решения были, — согласился со мной Андропов. — Так что с борьбой?

Я вздохнул.

— Мы вынуждены следовать законодательству, а наши оппоненты свободны от этого, — я слегка пожал плечами. — Но это проблема любых правоохранительных органов в любой стране. Но на закон нам плевать нельзя, иначе выйдет только хуже. Зато в наших силах так менять закон, чтобы он был на нашей стороне. Именно в этом и состоит суть моих предложений.

Я вспомнил про Фонд Солженицына, который, кажется, уже существует. Список тем, которые мне предстояло легализовать через сообщения анонимных — а, проще говоря, выдуманных, — агентов, становился слишком обширным. Боюсь, так я привлеку дополнительное внимание, которое мне совсем не нужно. И ведь придется выбирать, что важнее — разоблачение шпионов-предателей или слишком вольготно чувствующие себя в Стране Советов диссиденты, одно из двух, а третьего не дано. Выбор был очень неприятным. Агенты западных разведок напрямую вредили нашей деятельности, но не Пятого управления, а Первого и, пожалуй, Второго, а диссиденты находились в зоне ответственности моего главка. Впрочем, рубить с плеча я не собирался. Время у меня пока было.

С минуту Андропов обдумывал мои слова.

— Я понял, что ты имел в виду, когда подавал этот рапорт. Но пока эта идея признана преждевременной. Тем не менее, я считаю, что тебя стоит за оба эти предложения наградить уже сейчас, — он залез во внутренний карман строго черного пиджака и извлек оттуда чуть мятый длинный конверт. — Вот, это поощрение за работу мысли — с пожеланием не закостенеть и иногда радовать нас, стариков, свежими идеями.

Я с трудом не улыбнулся — «старику» сейчас было 57 лет.

Андропов положил конверт на стол и подтолкнул его ко мне. Конверт не был запечатан, словно приглашая меня заглянуть внутрь, но я на всякий случай вопросительно посмотрел на председателя всего КГБ. Тот ободряюще кивнул.