Спасите наши души

Я облегченно выдохнул. Ничего не было, я не перепевал Цоя и не становился конкурентом — или же коллегой — Владимира Высоцкого на бардовской сцене. Правда, кое-что в окружающей меня обстановке всё же изменилось — я посмотрел на полный стакан, который оказался передо мной — и заметил очень хитрый, сквозь прищур, взгляд Высоцкого. Это была явно его диверсия, и мне срочно надо было придумывать, как ей противостоять. Но этого не потребовалось.

Я чуть пошевелился — и навалившаяся на меня Нина вдруг сползла на пол и застыла на нем неподвижным комочком. Свой пустой стакан — четвертый, пятый? я не знал — она из руки так и не выпустила. У меня начало сводить низ живота.

— Развезло… — сказал кто-то.

Но я и сам уже увидел, что она дышит и что в целом с ней всё в порядке, если не считать, конечно, непривычной для её организма алкогольной интоксикации, наложенной на недостаточное питание. В квартире Золотухина закусывать было нечем.

Правда, теперь передо мной в полный рост встала следующая проблема — надо было срочно решать, что делать. Оставаться здесь с отключившейся девушкой мне не хотелось, включаться в здешние беседы — тем более. Да и вообще меня тут уже ничего не держало. Наоборот — мне хотелось остаться одному и обдумать мысль, которую я с трудом поймал за хвост, когда возвращался из мира грёз в мир реальный.

— Народ, поможете вызвать такси? Я ни одного номера не знаю, куда звонить…

Глава 10

«Его свои же брали на прицел»

Я не знал, как правильно назвать ту яркую картинку, которую нарисовало моё подсознание — я беру у Высоцкого гитару и пою песню Цоя, вызывая жгучую зависть знаменитого барда и восхищение его окружения. Это было то ли видение, то ли воспоминание о том, что могло случиться, но не случилось. И главная моя проблема была в том, что я почти отчетливо, несмотря на легкое опьянение, помнил ощущение жестких струн, почти разрезавших непривычные к такому насилию подушечки пальцев левой руки. Правда, в реальности никаких отметин там не осталось, так что и на гитаре я, скорее всего, играл лишь в собственном воображении. Но всё равно в душе был отголосок какой-то тоски об упущенной возможности — хотя я сильно сомневался, что какая-либо песня, кроме как исполненная Высоцким, могла произвести на эту нетрезвую компанию хоть какое-то заметное впечатление.

Играть на гитаре я умел. Не как мастер-виртуоз, на это моих талантов не хватило — слуха у меня отродясь не было, да и голоса Бог не дал. Но, как неоднократно повторял один из врачей, которых я посещал за годы болезни, «многое можно достигнуть простым упражнением». Для игры на гитаре оказалось достаточно зачаточного чувства ритма — всё остальное приложилось в процессе тех самых упражнений. Да, тот врач посоветовал мне играть на чем-то струнном, хоть на балалайке, чтобы сохранить мелкую моторику рук. Я послушался этого совета, но купил обычную шестиструнную гитару с нейлоновыми струнами. Благо, уже было время, когда учителя оказались необязательны — интернет у меня был, а в интернете были видеоуроки, в которых энтузиасты разбирали все аспекты управления этим инструментом. Но высот я, повторюсь, не достиг, остановился на обычной «восьмерке», но и её хватило, чтобы играть какие-то не слишком сложные песни.

Я выучил аккорды для песен вокально-инструментальных ансамблей советского периода, для песен западных групп; в мой репертуар входили песни «Воскресенья», «Машины времени» и, конечно, Цоя — ничего сложного там не было. Когда мне надоело просто молотить по струнам, я попробовал совместить игру с пением — этот опыт оказался новым и долго мне не давался, но спустя какое-то время дело пошло на лад. Правда, с голосом никаким упражнениям справиться не удалось, для этого всё же нужны были очные уроки у профессиональных педагогов по вокалу, а на них у меня никогда не было ни времени, ни денег, ни особого желания.

Впрочем, я и так мог бы стать кумиром нашего двора — если бы дело происходило годах в семидесятых двадцатого века. Я прямо представил эту картину: я выезжаю на своем кресле из подъезда и подманиваю на «Я готов целовать песок» окрестную шпану, которая мне рукоплещет. Но дело происходило не в семидесятые, а много позже, поэтому играл я в основном для себя. Жена, кстати, мои штудии одобряла, но не переносила. Во время моих упражнений она тактично уходила из комнаты, прикрыв за собой дверь, и я её не осуждал. Я тоже постарался бы оказаться как можно дальше во время собственного пения, но это противоречило законам природы.