Спаситель мира

Она уже представляла себя на передовой, в авангарде армий крестоносцев. Столкновение будет на редкость жестоким, куда более похожим на средневековые сражения в сомкнутом строю, чем на технологичные войны современности. Тем лучше, она сможет выплеснуть свою ярость!

* * *

9:21

Количество собравшихся в центральном зале Генерального штаба армий крестоносцев намного превышало обычное число аккредитованных штабистов. Посреди обширного пространства как никогда ярко сияла гигантская голограмма тактического управления, проецируемая ISM-3n. Огромный светящийся сфероид рассылал молочные псевдоподии до самого купола, венчающего зал, разбрасывая по стенам деформированные отблески множества возникающих в самом его сердце картин.

Но только одна из них притягивала всеобщее внимание. А вовсе не многочисленные технические диаграммы, не тактические проекции или симуляции и даже не образ самого Praetor peregrini, готовящегося взять слово, – хотя именно его изображение было крупнее всех остальных. Нет, это был простой вид со спутника на Новый Иерусалим и равнину вокруг него. Сам вид все знали в мельчайших подробностях, потому что обращались к нему бесчисленное количество раз за последние месяцы, но сегодня он предстал совершенно иным. На изображении были ясно видны сотни тысяч атамидов, которые, подобно коричневой волне, грозящей все захлестнуть и густеющей с каждым часом, собрались вокруг города.

Ни один из присутствующих в командной надстройке семнадцати сеньоров и семидесяти шести высокопоставленных чинов, как и ни один из теснившихся на первом этаже ста тридцати пяти офицеров промежуточного звена, не смотрел больше никуда. Все они были бледны. И не только из-за льющегося на них белесого света.

Глядя на них, герцог Нормандский клокотал от презрения и гнева.

Он уселся в кресло претора, на этот раз установленное на возвышении, то есть на чем-то вроде помоста, устроенного в западной части надстройки. Оттуда он был виден всем – в том числе низшим офицерам с первого этажа. Однако никто на него не смотрел.

К нему подошел Ознен Тафур и, опершись о край помоста, всем своим тяжелым костяком дотянулся до уха хозяина.

– Все, чьего присутствия вы требовали, уже здесь, монсеньор, – прошептал он. – Все сеньоры и высокопоставленные чины, вплоть до командующих.

Герцог слегка шевельнул пальцами, сделав помощнику знак исчезнуть. Он не любил, чтобы его видели рядом с Озненом, особенно в официальной обстановке. У Тафура нет и никогда не будет даже минимума представительности, необходимой, чтобы появляться рядом с верховным главой девятого крестового похода. Этот простой факт напомнил Роберту, какой невосполнимой утратой стала для него смерть Аргана.

Быстрым и точным прикосновением к командной панели, закрепленной на левом подлокотнике кресла, Роберт де Монтгомери включил общий голосовой канал.

– Сеньоры и офицеры, прошу вашего внимания.

Усиленный репродукторами центрального зала Генерального штаба, мощный голос Praetor peregrini

заставил всех повернуться в его сторону. Роберт быстрым взглядом окинул присутствующих, отыскивая своих главных врагов. Боэмунд Тарентский сидел в другом углу надстройки, подчеркнуто отвернувшись к голограмме. Годфруа Бульонский уселся рядом со штабными баронами, хотя среди тех были одни ультра. Роберт тут же разозлился на себя за то, что не сдержался и поискал их глазами: значит, они все еще внушают ему страх.

– Момент настал! – начал он, стараясь придать своему голосу такую же страстность, с какой при подобных обстоятельствах говорил бы Петр Пустынник. – Настал день решающего столкновения. День, который решит исход войны. Армагеддон созданий Божьих против созданий нечистых! Я знаю, что многие из вас растеряны, что вид такого множества монстров, стекающихся под наши стены, заставляет содрогнуться даже самых закаленных. Поэтому я хотел собрать вас всех, чтобы в последний раз напомнить о высших целях сражения, которое мы ведем вот уже почти сто пятьдесят дней! Мы странствующие разведчики…

От непроизвольного сокращения мышц нижняя челюсть претора задрожала, и ему пришлось прервать фразу. Начало речи было неудачное, он это понимал, и гнев, с самого начала обжигавший желудок, усилился еще больше. Какого черта он лишен ораторского таланта проклятого Петра Пустынника!

– Мы странствующие разведчики человечества, – продолжал он, – изгнанные из собственного мира отравленными ветрами, которые оставила нам в наследие Война одного часа. В ближайшее время никто не вправе забывать об этом! Вспомните о женах и детях, о родителях и братьях, которых все мы оставили позади, о том, с какой надеждой они ждут окончания нашего похода, поскольку истинно говорю вам, сейчас, когда мы освободили гробницу Господа нашего Иисуса Христа, мы пойдем по пути, указанному нам Всемогущим, и превратим этот мир в новую Землю обетованную!