Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол

— «Жигули», а почему вас это так интересует? — ставя пустую чашку вместе с блюдцем на поднос, спросил Киршман.

— Просто я заядлый автолюбитель — у меня самого автомобиль этой же марки. Кстати, по возвращении он тоже будет вас встречать в аэропорту?

— Нет, такого уговора у нас не было. Я должен вернуться через два дня, а он свяжется со мной по телефону. Но где же ваш брат, в конце концов, полчаса уже прошли?

— Видимо, он задерживается, — пожал плечами чекист и спросил: — Хотите еще кофе?

— Нет, спасибо. Может, мне зайти чуть позже — например, вечером?

— Вы что, торопитесь?

— Я хочу основательно поработать над рукописью. Пока шел к вам, мне в голову пришли кое-какие задумки.

— А ваш знакомый знает, что вы пишите книгу? — вновь свернул на прежнюю тему чекист.

— Конечно, я сам ему об этом сказал.

— А как вы с ним познакомились?

— Через моего брата — но зачем вам это? — в голосе профессора впервые за время разговора послышались недовольные нотки.

Стало понятно, что продолжение разговора на тему его знакомства с человеком, которого разыскивал КГБ, может спугнуть профессора. Однако и отпускать его никто не собирался — он попал в клетку, из которой мог выйти только в одном случае — если бы назвал имя того, кто его сюда послал. Отпускать его восвояси было нельзя, поскольку он обязательно рассказал бы по телефону об этой встрече «кроту» и тот сразу бы обо всем догадался. Не было надежды и на Матвея Шмарука, который категорически отказался участвовать в этом спектакле, поэтому его здесь и не было.

— Знаете, давайте я зайду к вам вечером, — взглянув на свои наручные часы, произнес профессор. — А вы передайте брату, чтобы он обязательно меня дождался. Надеюсь, вечером у него не будет никаких других дел?

И Киршман, взяв в руки папку, поднялся с дивана. Вместе с ним это сделал и чекист.

— Извините, Исаак Леонидович, но вы никуда отсюда не уйдете, — глядя в глаза гостю, произнес Думпис.

— В каком смысле? — удивился профессор.

— В прямом, — и чекист извлек на свет свое служебное удостоверение и показал его гостю. — Поэтому я советую вам вести себя благоразумно.

— Так вы из КГБ? — не скрывая своего удивления, произнес Киршман, и вновь опустился на диван. — А я-то удивлялся, почему вы так себе ведете? И что вам от меня надо — я ничего предосудительного не совершал?

— Мы и не хотим вас долго задерживать. Вы только расскажите нам о том человеке, который вас сюда послал.

— Для чего он вам?

— Мы хотим задать ему несколько вопросов.

— На предмет чего?

— На предмет его поведения.

— Он сделал что-то нехорошее?

— Вроде этого.

— Вы лжете.

— В каком смысле?

— В прямом — этот человек делает доброе дело. А вот вы…

— Исаак Леонидович, остановитесь — я сотрудник Комитета государственной безопасности, — твердым голосом заявил чекист. — Я стою на страже наших государственных интересов, а вот ваш знакомый им вредит. Поэтому расскажите нам о нем и возвращайтесь к себе домой. Вы же советский человек, именитый ученый.

— Вы что не понимаете, что толкаете меня на подлость? — продолжал упорствовать профессор. — Вы предлагаете мне совершить предательство — назвать вам того, кто мне доверился? Как порядочный советский человек я не могу этого сделать.

— Но мы ничего плохого ему не сделаем — проведем лишь профилактическую беседу.

— Вы опять держите меня за дурака, — не сдавался профессор. — Если бы вы хотели ему хорошего, вы бы не разыграли сейчас этот спектакль. Я вам ничего не скажу.

— Тогда мы сейчас проедем в Комитет и допросим вас официально, — сообщил профессору порядок своих дальнейших действий чекист. — И уж тогда, если вы будете упорствовать, пеняйте на себя — вашей научной карьере будет нанесен существенный урон.

— Бог с ним с карьерой, главное для меня — моя совесть, — обреченно ответил Киршман.

Чекист позвал в гостиную своих коллег и спустя несколько минут они вывели профессора из квартиры, забрав у него его папку. Лифта в доме не было, поэтому они спускались по лестнице. Шагая по ступеням, Киршман мучительно размышлял о том, что будет, когда он окажется в стенах местного Комитета госбезопасности. Он никогда не считал себя сильным духом человеком, каким был его брат. И в нем не было уверенности, что во время изнурительных допросов он не сломается — не раскроет перед чекистами инкогнито того человека, который его сюда послал. А это означало, что окончательное решение о своей судьбе Киршман должен был принять прямо сейчас, пока они не сели в автомобиль. «А как же моя книга? — пронзила сознание профессора неожиданная мысль. — Кто ее закончит без меня? Впрочем, какое значение теперь это имеет? И вообще, зачем мне нужна будет моя книга, если меня заставят совершить предательство? Смогу ли я потом ужиться со своей совестью? Нет, уж лучше сделать это прямо сейчас».