Спасти СССР. Адаптация

Первый кусок закончили ноздря в ноздрю, но на втором Софья решительно вырвалась вперед: я уже неторопливо ковырял чайной ложкой в жирном шоколадном креме, а она продолжала перемалывать безе с настойчивостью оголодавшей саранчи. Дальше я и вовсе паснул, осоловело откинувшись на спинку. Она же приступила к третьей порции, но тут завод кончился и у нее: смотреть на торт с вожделением во взоре еще могла, но есть – уже нет.

Я, расслабившись от сытости, беззастенчиво разглядывал девушку и делал то, чего обычно старался избегать: думал о себе.

Кто, в сущности, я есть? Что за странное создание из меня получилось: и не подросток с опытом взрослого, и не взрослый в теле подростка? Откуда это сочетание несочетаемого?

Неукротимость желаний, что заставляет делать глупость за глупостью и получать от этого болезненно-сладкую радость, – да вот хоть прямо сейчас. И рядом с этим вроде бы взрослое стремление взять на себя ответственность за кого-то еще, прикрыть, приписать за собой – не за красивые глаза и не в надежде на тварное тепло, а просто так, для себя, для души…

Странная, однако, получилась из меня химера. «Его превосходительство зовет ее своей, и даже покровительство оказывает ей», – выстучал я пальцами мелодию из водевиля.

Софья тем временем доклевывала крошки безе со дна коробки.

– Как семечки, – призналась, смущенно улыбнувшись. – Не могу остановиться.

Наконец она отложила ложку. Оперлась локтями на стол, сложив кисти перед ртом, и чуть подалась вперед. Взгляд стал игриво-снисходительным:

– Ну расскажи, что принес в дневнике за четверть? Что по поведению? Девочек в классе не обижаешь?

– Об оценках, значит, хочешь поговорить, – сладко улыбнулся я в ответ.

Софья тревожно заерзала на стуле, что-то учуяв в моем тоне. Я выдержал паузу и продолжил:

– Давай расскажи тогда, почему не даешь больным указание аспирин молоком запивать.

Она открыла рот, собираясь что-то сказать… И закрыла. Потупилась и потянулась долить чая в наполовину полный еще стакан.

Я тихо порадовался. Умение вовремя промолчать дается лучшей половине человечества настолько плохо, что редкие исключения из этого правила заслуживают особо бережного отношения, наподобие существ, внесенных в Красную книгу.

– И мне добавь, – закрыл я тему и еще раз покрутил головой, вглядываясь уже в детали.

Со шкафа, что отгораживал кровать от двери, на нас свысока поглядывал видавший виды рыжий чемодан с округлыми латунными уголками-накладками. Из-за него высовывались рукояти бамбуковых лыжных палок с потертыми лямками. На открытой сушилке на подоконнике – посуда вразнобой. Среди нескольких алюминиевых ложек и вилок откровенно столовского вида выделялся своим добротным блеском штопор. Стопка разномастных книг рядком.

Я пригляделся к названиям на корешках и поперхнулся.

– Ох, боже мой… – схватился за голову. – Какой же я идиот!

– Есть такое, – согласилась Софья степенно. – А как догадался-то?

Я обескураженно потер лоб кулаком. Сколько сил брошено не на то, сколько времени протекло зазря между пальцами… А ведь мог бы и сам сообразить, без подсказки!

– Ты стенографию изучаешь? – спросил у девушки.

– Что? – Она явно не ожидала этого вопроса. – Ну да, ходила на курсы.

– Сложно? – спросил я, чтобы что-то сказать. Какая на самом деле мне разница, сложно или нет? Для меня – нет.

Эх, а ведь мог бы на каникулах не строчить тетради стопками, а стенографию изучить, и те же самые обзоры просто полетели бы, еще и время осталось бы…

Я разочарованно вздохнул и прислушался к объяснениям.

– …сокращенное написание букв, большую часть гласных выкидываем, на окончание слов по одному из специальных символов – и сразу раз в пять запись идет быстрей. Смотри! – Софья с энтузиазмом выхватила из стопки тетрадь и потрясла ею перед моим носом. – Вот мой конспект последней лекции в Малом Эрмитаже по прерафаэлитам – два часа всего на трех листах уместилось… Что?

Я молча смотрел на нее.

– Ну что? – Софья еще раз дунула вверх, сгоняя непокорную прядь.

– Прерафаэлиты, значит? – уточнил я, с трудом удерживая голос спокойным.

Она поняла. Прищурилась:

– Думаешь, если тетя здесь вот так живет, то она совсем идиотка?

– Нет… Но… – Я смешался. – Ты и прерафаэлиты…

Ее глаза подернуло хмарью близкого уже шквала, и я выпалил с жаром, не задумываясь:

– Слушай, извини дурака. А? Виноват, правда. Осознал, каюсь.

Выражение острой обиды в глазах напротив заколебалось, словно решая, разразиться взрывом или нет, а потом перетекло в усмешку.

– Эх, пользуешься ты моей девичьей слабостью… Ладно, за «Фигурный» торт я еще и не то могу простить.

– За этот или за следующий? – выдохнул я с облегчением.

Вот ведь зараза, давно так по ушам не огребал… И, что обиднее всего, заслуженно.

Ее взгляд посерьезнел:

– Кстати, на обедах экономил или у родителей стянул?

Я вольготно откинулся на спинку стула, сцепил пальцы на затылке и обрадованно сообщил:

– О, с тебя тоже вира.

– Вот как… – Софья задумчиво потеребила мочку. – Для овощебаз, донорства или укладки рельсов по ночам ты еще молод. Ну давай, быстро придумывай.