Спасти СССР. Адаптация

Уважаемый Андрей Владимирович!

Я с большим интересом и удовольствием ознакомился с Вашей работой. Она, несомненно, заслуживает скорейшего опубликования в одном из центральных журналов. На мой взгляд, ее после незначительной доработки под требования редакции следует передать в «Функциональный анализ и его приложения» (уверен, Израиль Моисеевич так же высоко оценит Ваш подход). Поскольку журнал, как Вы знаете, переводной, то этого будет достаточно для закрепления приоритета нашей советской школы – этот вопрос, безусловно, актуален применительно к Вашей статье. Второй вариант, более длительный в плане сроков опубликования статьи, – это «Journal of Functional Analysis». С удовольствием готов рекомендовать ее туда, если Вы решите пойти по этому пути.

Кроме того, было бы очень славно, если бы Вы смогли выступить с расширенным докладом на одном из наших семинаров в Москве. Для меня очевидно, хоть об этом прямо в статье и не говорится, что Вами намечена определенная программа исследований открывшегося направления, и тут явно есть что обсудить и о чем поспорить.

Я готов направить в Ваш институт письмо с просьбой откомандировать Вас на такое мероприятие в удобные для Вас сроки. В случае Вашего согласия напишите, кто Ваш научный руководитель.

Ну и, конечно, с нетерпением ожидаю личного знакомства.

Леонид Канторович.

– И толстый-толстый слой шоколада… – пробормотал я довольно и свернул было письмо, но тут же опять раскрыл и принялся перечитывать, смакуя каждое слово.

Улыбка на моем лице продолжала жить своей жизнью, то растягивая рот до ушей, то превращаясь в сардонический оскал.

– Ну ты даешь! – Папа с восхищением хлопнул себя по колену и с гордостью посмотрел на меня. – В пятнадцать-то лет! Я думал, что в пределах институтского курса уже все истоптано по сто раз. Да как в голову-то пришло?

– Представляешь, проглядели, – развел я в недоумении руками. – Нужен был взгляд дилетанта на заезженную тему. А так тут никакой особо высокой математики нет. Можно любому студенту с матмеха объяснить почти на пальцах.

– О-хо-хо… Дела… – протянул папа и поднялся на ноги. – Бери письмо, пойдем маму радовать. И это… Ответ давай вместе писать будем.

Понедельник 16 января 1978 года, день

Ленинград, 8-я Красноармейская улица

Класс, в котором наша группа уже не первый год грызла английский, прилепился под школьной крышей, словно ласточкино гнездо – тесное, но уютное. Смотрел он, хмурясь из-под нависающего желоба водостока, прямо на север, и солнечные лучи проникали сюда лишь два-три месяца в году.

Зато из растущих прямо от пола окон открывался панорамный вид на лабиринты ленинградских крыш. Казалось порой, что эта уходящая к горизонту чересполосица ржавых листов хранит в своей памяти все блюзы, что годами выколачивали из жести беспощадные питерские дожди.

Но сейчас все горизонтали зализаны снегом. Лишь кое-где встают на дыбы старые стены и рвут своей темно-желтой охрой это белое безмолвие, словно напоминая нам об особом ленинградском гоноре.

Я высмотрел в этой мешанине маковку колокольни, что пристроил Кваренги к Владимирской церкви, и стал мысленно распределять в пространстве хронотопы: вот тут, правее, скрывается Музей Арктики и Антарктики, втиснувшийся в единоверческий храм странной, почти кубической стереометрии. Через квартал от него – фабрика Крупской, и поэтому при западном ветре здесь умопомрачительно пахнет шоколадом. Чуть левее же сходятся Пять углов. Быть может, прямо сейчас там, в закусочной «Дрова», на вечно мрачной улице Рубинштейна неторопливо похмеляется еще не уехавший Довлатов.