Спасти СССР. Адаптация

Вот почему в ней чувствуются внутреннее напряжение и легкая неестественность? Только ли от непривычной аудитории или за этим стоит что-то еще? Мне кажется или она чем-то озабочена? Почему она заулыбалась с каким-то непонятным облегчением, узнав, что мы все родились и выросли в Ленинграде? Неясно.

«Тут что-то не так, – нашептывала моя осторожность. – Она здесь неспроста. Не забывай, тебя ищет не только КГБ».

«Как?! – восклицало в ответ мое второе «я». – Ну как ЦРУ могло бы вычислить в анонимном отправителе единственного послания школьника, учащегося именно в этой школе?! Придумай, по каким признакам?!»

Осторожность морщила лоб и честно признавалась:

«Не знаю. И знать не хочу! Сиди не отсвечивай, смотри в парту».

«Ага, – парировал я. – Очень естественное поведение. Оглянись».

Урок шел живо и уже незаметно для присутствующих перевалил за экватор. Мэри то сыпала именами неизвестных в Союзе американских литераторов, то вспоминала о детстве на пыльном ранчо. Наши в ответ наперебой рассказывали о летних поездках к морю, о советских кинокомедиях и мультфильмах.

Я, расслабившись, тихо улыбался. Зря.

– Андрей, – вдруг включилась Эльвира, – а ты что весь урок молчишь? Давай поговори немного.

Все уставились на меня.

– Кхе… – Я стремительно перебрал в уме темы, уводящие от меня подальше. – Мэри, а что это у вас за вещица такая необычная? – Я указал глазами на выглядывающую из-под манжеты фенечку. – Это то, о чем я подумал?

– О! – Мэри неожиданно смутилась. – Вы знаете, что это?

– Дети цветов?

– Знаете. – Она с интересом посмотрела на меня, и я мысленно чертыхнулся.

– Что это? Что это? – прошелестело по рядам.

– Хиппи, – ответил я, с усмешкой спуская на рыжую лавину детского любопытства.

Ту чуть не смело вопросами.

– Ну да… – призналась Мэри и подняла руку вверх, показывая всем замусоленную полоску. – Такие вещи дарят на память близкие друзья, те, кто для нас действительно важен. Ее нельзя снимать, она должна сама сноситься. И, перетершись, потеряться. Эту я уже пятый год ношу.

– Я читал, что цвет имеет значение. Что у вас тут? – Я наклонился вперед, рассматривая простенький узор.

Мэри чуть покраснела.

– Ну… Э… Оранжевый – это пацифизм. Мы выступали против войны во Вьетнаме.

Класс одобрительно зашумел.

– А что насчет желтого? – негромко уточнила Кузя.

– Желтый… – Мэри растерянно взглянула на фенечку. – Вот, кстати, не знаю, как перевести на русский «a little bit crazy»?

– Оторва… – негромко фыркнул в парту Сема, и Эльвира немедленно сожгла его взглядом.

Я решил вмешаться:

– Женщина с сумасшедшинкой.

– Су-ма-сшед… – Мэри запнулась и вопросительно приподняла бровь, прося подсказки.

Я повторил по слогам, и со второй попытки она справилась.

– Да, – сказала Мэри и с легкой мечтательной улыбкой посмотрела на желто-оранжевую фенечку. – Это была я.

Вечер того же дня

Ленинград, Измайловский проспект

Разнообразия ради дверь в квартиру открыла Томка, причем сразу, как я позвонил. Ждала она под дверью, что ли?

Неяркий свет, изящная девичья фигурка в легком домашнем платье… Совершенный абрис мягкостью и незащищенностью своей парадоксальным образом навеял одновременно и греховные желания, и возвышенные мысли.

Я навострил ухо, оценивая обстановку. Кто-то тихо позвякивал посудой на кухне, за поворотом в гостиной о чем-то негромко спорили два мужских голоса. Никто не приближается.

Руки сами торопливо притянули Томку, и я чмокнул подставленный висок. На миг заколебался, раздираемый противоречивыми намерениями: соблазнительно было сосредоточиться на лакомой мочке, но не менее волнующие перспективы открывал и неторопливый спуск по нежно белеющей шее.

За углом послышались, разбивая чаяния, быстрые шаги, и я отпрянул.

Это была будущая теща. Она с интересом посмотрела на нас, и в ее глазах мелькнуло веселое одобрение.

«Тени, – сообразил я, оценив расположение бра, и мысленно отвесил себе подзатыльник. – Тени на стене, балбес».

– Добрый вечер, Любовь Антоновна. – Я наклонил голову, пытаясь скрыть смущение, впрочем, незначительное.

– Здравствуй, Андрюша, проходи. Ты не ужинал еще? – Она озабоченно обернулась в сторону гостиной. – Что-то там мужчины совсем свои дела затянули.

Словно в ответ на ее слова, из комнаты долетел сначала грохот падения какой-то мебели, звон бьющегося стекла, а затем голос дяди Вадима с отчетливым сарказмом громко подвел итог:

– Доцент…

Тома с мамой опрометью бросились на звуки погрома. Навстречу им под ноги лохматой кометой вылетел ошалевший Василий и заметался, словно ища политического убежища, а потом галопом унесся в кухню. Я неуверенно топтался на месте. Уместно ли будет мое появление в гостиной в момент конфуза или пусть разберутся сами? Паническое «кровь!» Томиного папы и испуганные восклицания женщин разрешили сомнения.