Спасти СССР. Манифестация II

– А кто? Вон, сколько вкуснятины наготовила! – вилкой я добрал остатки с тарелки, и смущенно хмыкнул, посматривая искоса: – Прямо, как фаворитка короля… Следишь, как его величество трапезничать изволит!

– Ага! – успокоено хихикнула Мелкая, но все же спросила: – Дюш, точно не надо? А то я могу!

– Точно! – твердо сказал я. – Моги учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин! Как у тебя с йогой?

– Бакасану освоила! – похвасталась Тома. – Да-а!

– Молодчинка! – похвалил я свою «фаворитку».

– А шавасана не выходит, – вздохнула девушка. – Ну, никак! Вроде, всё просто, ложись и лежи, так ведь надо расслабиться. А полностью не получается! Только плечи отмякнут – ноги напрягаются. Не уследишь за этим вредным организмом!

– Не ругайся, – улыбнулся я, подтягивая кружку с компотом. – Хороший у тебя организм. Вон, как старается!

Мелкая воссияла…

* * *

Тишь да гладь… Солнце садилось, да только всё не пряталось за черневшие крыши. Краснеющая звезда будто цеплялась за трубы и антенны, стремясь задержаться еще на чуть-чуть, и тянулась любопытными лучами, роняя косой свет на лист ватмана.

Тамара, забравшись с ногами на стул, старательно выписывала кисточкой детали, по-детски забывая прятать кончик языка за напряженными губами. Веточка сирени в литровой банке – не самая простая натура, но у художницы получалось.

Глянцевые подмалевки листьев – самое элементарное. Положить аккуратные мазки, перенося на бумагу лепестки соцветия, труднее. Но самое сложное – отразить прозрачность стекла. Тронуть ватман округлыми линиями, поиграть синевато-зеленистыми оттенками, наложить блики…

– Не выходит, – огорченно вздохнула Мелкая, забавно прикусив уголок губы. – Вместо света – какое-то пятно размытое…

– Всё у тебя выходит, – оспорил я. – Художники годами учатся передавать светотени, а ты хочешь успеть за какие-то недели! Не спеши. – Зрение вобрало рисунок как бы вчуже. – Мне бы твое внимание к деталям… Я, вот так, как ты, не смогу. Никакого модернизма, никакого абстракционизма!

– Терпенье и труд! – тихонько засмеялась девушка. – Сам же говорил!

Я улыбнулся – легко, свободно, без лишних мыслей. Нам с Мелкой было хорошо вдвоем. Благостно.

Моя улыбка тут же трансформировалась в кривоватую усмешку.

«Ненадолго!»

Мне хотелось уберечь Томочку от опасных дел, но одна идейка с весны крутилась в голове – привлечь девушку, избежав всякого риска для нее, чтобы обеспечить себе алиби. Сделать некий обманный финт, отводя внимание чекистов.

Вопросы накопились, и не от кого-нибудь, а от самого Устинова. Пора давать ответы. Да и ситуацию в Йемене надо осветить…

– Том… – голос подвел, прозвучав тонко, не по-мужски.

– А? – Мелкая повернула ко мне по-прежнему склоненную голову, и прядка легла на щеку.

– Тут такое дело… – я в затруднении потер подбородок. – Рассказать тебе всё не получится… Секретность, понимаешь? Но это всё очень важно… Я серьезно!

– Дюша, – обе маленькие девичьи ладошки легли на мое плечо, успокаивая и убеждая, – ты же знаешь, я верю тебе.

– Мне нужна твоя помощь.

– Я согласна! – Тома ответила с радостной готовностью.

– Смотри, – меня одолела торопливость, – в июне я уеду в Черноголовку, буду готовиться к олимпиаде. Но заранее напишу одно очень важное письмо – и ты его отправишь отсюда…

– Пока ты там, – понятливо закивала Мелкая, – чтобы на тебя не подумали.

– Ну, д-да… – вытолкнул я скованно, а девушка, стоя на коленках, заерзала.

– Ты, как моя мама, та тоже вечно переживала, – ласково заговорила она. – Не бойся! Мы же не делаем ничего плохого!

Наверное, стоило наговорить разных умильных глупостей – ты мне дорога… не хочу отягощать тебя злом… Но зачем?

Идиллию нарушил грубый щелчок двери.

– Софи явилась! – хихикнула Мелкая, глянув на тикающий будильник. – Восьмой час! Сейчас будет пыхтеть, как старушка, а потом спросит…

Послышалась возня, и донесся ясный голос:

– Тома, ты дома? О, кто к нам пожаловал…

Девушка выглянула в комнату, загодя расплываясь в улыбке:

– Привет, школьнички! Милуетесь?

– Нахалка, м-м? – глянул я на Тому.

– Да вообще! – фыркнула та, неодобрительно косясь на Софью, и спросила прохладным голосом: – Ужинать будешь?

– Сама, сама! – выставила руки «беспашпортная». – Меня уже нет!

Напевая, она скрылась на кухне, а я встал, борясь с желанием опустить ладони на худенькие плечи Мелкой и окунуть лицо в тяжелую волну темных волос.

– Твори!

– Ага…

Софи, бубня прежний мотивчик, накладывала себе в тарелку. Легкое платье цвета кофе с молоком очень ей шло, оттеняя приятные изгибы, и лишь разношенные тапки выбивались из стиля, умаляя стройность ног.

– Подогреть надо, – посоветовал я домовито, налюбовавшись открывавшимися видами.

– Да теплая еще, – махнула кистью девушка, не оборачиваясь. – Растишь человека будущего? – поинтересовалась она, как бы, между прочим, и тут же добавила ехидцы: – Или будущую жену?

Моя стойкость вынесла испытание – даже уши не зарделись.

– Настоящий человек должен быть всесторонне, гармонично развит, – изрек я назидательно, – и физически, и духовно. Как твои дела?

Софи переставила на стол полную тарелку, и выдохнула, словно не веря сама себе: