Спецназ ГРУ против басмачей

— Ну что ж, дело твое. Пусть остается. С ним даже веселее. Ты вот студент, говоришь?

— Так точно-с.

— Значит, в стихах понимаешь?

— Немного. Как все.

— Послушай-ка вот, я тут написал, — атаман прокашлялся и начал:

Когда под гнётом большевизма народ России изнывал,Наш маленький отряд восстанье поднималМы шли на бой, бросая жён своих, дома и матерейМы дрались с красными желая дать покой скорей…

Два года дрались с тёмной силой, теряя сотнями людей.Не мало пало смертью храбрых, под пулями чертей.Увы, капризная судьба сильней нас,Дурман народа не прошёл, не наступил победы час.И сам Колчак, избранник богачей.В Иркутске был расстрелян руками палачей.Мы долго дрались в Семиречье, имея пять фронтов,Но видно приговор Всевышнего для нас уже был готов.И нам пришлось, оставив всё, уйти в Селькинские вершины,Таща с собой снаряды, пушки и машины.

Без хлеба, без жилищ мы страдный путь свершали,Измучившись в дороге, в снегу всю ночь дрожали.Так отступая шаг за шагом, к границе путь держали.Попытки красных наступать спокойно отражали.[23]

— Ну? Что скажешь?

Никита с трудом сдерживал смех, чтобы иметь возможность дослушать розные и нелепые солдатские вирши до конца. Философски размышляя, подумал он, что, должно быть, солдаты всюду так себя ведут — сочиняют несуразные стихи и получают от этого удовольствие, но виду не подал и спокойно произнес:

— Стихи вполне достойные. В мирное время я бы непременно напечатал.

— Ишь ты! — расхохотался атаман. Дутый комплимент явно оказал ему честь.

Никита покосился на знамя Ермака в углу кабинета — оно принадлежало омским казакам и, по слухам, было украдено Анненковым. Юноша никак не ожидал увидеть знаменитую регалию гражданской войны своими глазами да еще так близко и не в музейных условиях.

— Куда это ты пялишься?

— Это знамя Ермака?

— А, оно родимое. Гордость моя, вишь…

— Но ведь оно же принадлежало омичам, тамошнему кругу.

— Я там в прошлом году воевал, — чтобы уйти от неприятного разговора о воровстве, которое и так создало атаману весьма неприглядную репутацию, хозяин кабинета поспешил сменить тему. — Ну так что, говоришь, красные скоро по нам ударят?

— Есть такие сведения…

— Добро. Объявим об этом на сходе.

Полчаса спустя дивизия в пятьсот штыков стояла как один у дверей штаба. Анненков стоял на крыльце и вещал:

— Братцы-казаки! Из Узбекистана, где сейчас, как известно, базируется большая часть Туркфронта красных, пришло известие о том, что готовится наступление на нас с вами! Мы должны превентивными мерами предотвратить натиск красных, сдержать его и отразить как это делали мы в самые кровопролитные минуты проклятой войны! Не посрамим же честь командиров и дедов наших!

Савонин окинул взглядом толпу — более разношерстного общества сложно было себе представить даже в условиях гражданской войны. Здесь были казахи, китайцы, уйгуры, сербы, чехи — только русских в меньшинстве. «Если это его «братья», то уж нам-то с ним явно не по дороге», — отметил про себя лейтенант, а когда тот закончил свою короткую речь, которая, казалось, служила просто стартовым свистком для кровожадных солдат, обратился к атаману:

— Что Вы намерены предпринять?

— Есть тут у нас деревня недалеко, Андреевка. Так вот стоит хоть одному красному носу появиться в здешних местах, как вся деревня как один уже за него начинает воду мутить да агитировать. И потому сегодня же отправимся туда и предотвратим создание оплота красных!

— Это как?

Атаман хохотнул:

— Поехали с нами, увидишь!

Никита кивнул отцу. Тот согласился. В то же время несколько белых офицеров из войска атамана Дутова упорно отказывались ехать с атаманом. Подчиненные ему казаки притащили их на суд командира пред его ясные очи, которые он, видимо, для храбрости, уже успел залить водкой.

— Вот, батька, ехать с нами не хотят.

— Так… это почему?

— Мы офицеры, а то, куда вы нас тащите… Одним словом, мы там уже бывали, хватит…

— А я что, по-Вашему, за здорово живешь кормить вас здесь должен? Нет уж, любишь кататься — люби и саночки возить. Бери винтовки и марш с нами, а не то зараз к стенке прислоним!

— Почему они отказываются ехать? — спросил Савонин-старший, когда тех увели.