— А сволочь. Штабная крыса. Привыкли у Дутова подъедаться за красивые глаза. А чего ему — он добрый. Финансировала его ставка, развел там чинуш выше крыши, больше, чем комиссара у красных. Потому его, подлеца, и разбили так споро, что воевать-то никто из них толком не умел да и не хотел. Только жрать умели задарма. Ты бы выпил, кстати, а то ведь тоже с нами поедешь…
— Стоит ли?
— Гляди, — заговорщицки ухмыльнулся Анненков.
— А я выпью, — вызвался Никита, отхлебнув из предложенной Анненковым фляжки терпкой горилки. Атаман рассмеялся:
— Вот это я понимаю, казак настоящий. Ну будя, сбирайтесь зараз, через час выезжаем!..
Орава под командованием Анненкова влетела в Андреевку словно стая саранчи, которая уничтожает все на своем пути. И пусть солдат было не так много, но наводимый ими ужас заставил всех местных жителей попрятаться кого где — кто успел, скрылся дома, в куренях да избах, другие — в кустах, за деревьями да за заборами. Причина стала понятна позже. Стоило казакам ворваться в деревню и продвинуться чуть вглубь нее, как они стали рубить шашками и стрелять по всем, кто попадался им на глаза. Здесь не было ни единого комиссара, ни единого солдата РККА, и все же Анненков отдал приказ нещадно уничтожать местное население в пределах прямой видимости. А те были и рады стараться!
Равняясь с бегущими в ужасе крестьянами, солдаты рубили их, безоружных и совершенно не опасных, шашками, доставали пулями почем зря. Кого не удавалось убить — просто калечили. Особенно зверствовали казахи — не зря про них даже белогвардейская печать писала тогда в неприглядных тонах.
Вскоре этот бешеный бег был остановлен — и началось нечто невообразимое. Спешившись, солдаты стали не спеша заходить во дворы и избы и убивать уже там мирное население, которое не то, что не оказывало никакого сопротивления, но и искренне не понимало, за что их убивают. Отрубали руки, ноги, головы, занимались членовредительством…
В некоторых дворах — и Савонин это видел сам — влетали в дома как сумасшедшие и едва ли не на глазах мужчин насиловали их женщин, дочерей, матерей. Валерий хотел было оказать всему этому сопротивление, но Никита остановил его:
— Не надо. Убьют к черту.
До этого, даже принимая участие в сложных и опасных боевых операциях, Савонин не чувствовал страха быть убитым, а здесь он, боевой офицер спецназа ГРУ, этот страх испытал — дикие казахи были совершенно неуправляемы в приступах своего гнева, казалось, даже сам атаман им уже не указ. На минуту лейтенант подумал вдруг, что потому, наверное, Анненков и не выдвигается на боевые участки фронта, что просто не в состоянии контролировать свое войско!
В одном из дворов бывший дутовец, чуть ли не силой утянутый атаманом в карательную операцию, отказался убивать безоружных женщин и едва ли не покалечил казаха, который очень стремился изнасиловать хоть кого-то из присутствующих. Атаману донесли быстро — он прискакал к месту стычки спустя считанные минуты.
— Это что здесь такое, мать вашу?! — взревел он нечеловеческим голосом.
— Это разбой! Я отказываюсь принимать в этом участие! Я боевой офицер!
— А здесь тебе, значит, не война? А может, ты и атаману своему служить отказываешься?!
— Мой атаман — Александр Ильич Дутов!
— Ну и отправляйся тогда к нему! — в неистовстве атаман выхватил револьвер и уложил офицера. — Сжечь, — бросил он казахам, а уже несколько минут спустя по краям деревни заполыхали пожарища — то подчиненные атамана заметали следы своих преступлений. Савонин-старший был в ужасе и сказал сыну:
— Так вот почему ты выпил. Знал и потащил меня…
— Не забывай, что мы здесь далеко не на все можем повлиять. Помни слова Монстрова о том, что события сами нам подскажут, когда и во что вмешаться. И потом — даже если ты спрячешь голову в песок, реальная жизнь от этого не изменится и обстоятельства не перестанут быть такими, какие они есть. Идет война, льется кровь, и ты как военный человек обязан это понимать… С чем-то смирись, а где-то сопротивляйся!
— Кстати, когда это мы на ты перешли?
— Ах, простите, ваше благородие, господин полковник. Не прикажете ли так к Вам отныне обращаться? Ребятам сказать, чтобы тоже так называли?
Савонин хотел было прикрикнуть на парня, но что-то его остановило — в каких-то жестах, едва уловимых, что отпускал Никита, читался командиром он сам во времена шальной юности. Нечто незримое очень четко подчеркивало их связь, о природе которой знал пока только один…