Средь тяжкого труда и скорби

— Знаю, что даже сейчас, несмотря на все, что сделал Жаспар Клинтан, вы никогда не смогли бы обнажить свой собственный меч против Матери-Церкви, — тихо сказал он. — Думаю, что вы ошибаетесь на этот счет. Я считаю, что ущерб слишком глубок, яд слишком глубоко засел, чтобы можно было найти какое-либо решение, кроме меча. Но я понимаю ваше почтение к Матери-Церкви, ваше уважение ко всему, чем она, возможно, была и чего достигла в прошлом, и ваш страх перед дверями, которые мы можем открыть, если уладим наш конфликт с теми, кто исказил ее учение, подняв собственную руку в нечестивом насилии. Я уважаю эту разницу во взглядах между нами, и, зная, что эта разница существует, мы слишком сильно и слишком далеко завели вас в том, чего мы уже от вас требовали.

— Пришло время нам остановиться. Договор, который я вчера подписал с лордом-протектором Грейгором, — это такая же ваша работа, как и наша, и эта работа выполнена хорошо, несмотря на боль, которую, как мы знаем, вы чувствовали в каждом предложении, в каждой запятой и точке. Мы не могли ожидать большего ни от одного человека, и мы не можем требовать большего от вас. Итак, я освобождаю вас от должности, сэр Рейджис Дрэгонер, с моей благодарностью и благодарностью Шарлиан, а также с нашими самыми глубокими извинениями за все, что мы вам сделали и отняли у вас. Возвращайтесь к своей семье, исцеляйтесь, и если вы найдете в своем сердце силы простить нас, мы просим у вас этот последний дар.

— Ваше величество, — хрипло сказал Дрэгонер, — здесь нечего прощать. Я мог бы попросить вас сменить меня в любое время. Я решил этого не делать. Возможно, это было неправильное решение, но это было мое решение. И все же вы правы. Я не могу… Я больше не могу служить вам, только не в этом. — Слезы из его глаз вырвались наружу, и он покачал головой, когда они медленно потекли по его щекам. — Я люблю Чарис и всегда буду любить. Я никогда не мог — никогда бы не сделал ничего, что могло бы навредить ему, или вам, или вашему дому. Но я смотрю на то, что я уже сделал во имя Чариса, и на последствия, которые это может иметь для Матери-Церкви, и я знаю, что больше ничего не могу сделать. Я устал, ваше величество, так устал. Возможно, это форма трусости, но мне нужен этот шанс исцелиться, и я благодарю вас от всего сердца за то, что вы дали мне его с таким пониманием и состраданием.

— Вы были в ужасном положении на нашей службе, сэр Рейджис. Это место, в которое было загнано слишком много людей, но это делает его только более ужасным, а не менее. Никто не может винить вас за то, что вы следуете своей собственной вере и своей собственной совести. Именно по этой причине мы с Шарлиан с самого начала согласились с архиепископом Мейкелом, что сторонники Храма в Чарисе должны иметь право делать именно это. Так как же мы можем отказать вам в этом праве, когда вы так долго и так хорошо служили нам? Я знаю, вы боитесь конечных последствий наших действий для Матери-Церкви, но я скажу это словами Книги Лэнгхорна. «Молодец, добрый и верный слуга. Радуйтесь любви и признательности вашего Господа и примите награду, которую вы так хорошо заслужили». — Кэйлеб очень, очень нежно потряс посла. — Идите домой, сэр Рейджис. Возвращайтесь домой к тем, кто вас любит, и знайте, что мы с Шарлиан никогда не забудем, в каком долгу перед вами.

.II

КЕВ «Дестини», 56, Чисхолмское море

Айрис Дейкин никогда особенно не увлекалась рукоделием. На самом деле, учитывая ее выбор между удалением зуба и проведением дня за вышиванием, ей потребовалось бы несколько минут, чтобы принять решение. И ее окончательный выбор не был бы предрешен заранее.

Тем не менее, она сидела в парусиновом кресле на корме КЕВ «Дестини» между императрицей Шарлиан из Чариса и леди Мейрой Брейгарт, накладывая относительно аккуратные стежки на бесполезную салфетку, в то время как вода пузырилась вокруг руля, а морские виверны кружились и носились над кильватерной полосой корабля. Эти виверны прошли более ста миль от Виверн-Бик-Хед, северо-западной оконечности большого острова Зебедия, и она услышала торжествующий свист одной из них, когда помощник корабельного кока сбросил за борт кучу отходов. Полдюжины виверн пронеслись вниз, с ликованием срывая самые отборные кусочки, а затем возмущенно завизжали, когда их более жадные собратья решили, что будет проще украсть чужое сокровище, чем отправиться на охоту за своим собственным.

Полагаю, в конце концов, они не так уж сильно отличаются от людей, — иронично подумала она.

В этом отражении был оттенок тьмы, поскольку размышления о происхождении этих виверн напомнили ей о завоевании ее отцом Зебедии. Его армии оккупировали остров еще до того, как она сама вышла из пеленок… И он предпринял свою последнюю карательную экспедицию против повстанцев Зебедии менее чем за год до нападения на Чарис. Конечно, мятежники, о которых идет речь, были аристократами, а не простыми людьми Зебедии, но и простые люди не испытывали лояльности к своим корисандским завоевателям.