— Да, но кем его заменить, — заметил я, — это не так-то легко? Ведь в Петербурге наш комиссар — это персона: нужен и представительный и понимающий дело человек.
— Видишь ли, — как-то нерешительно и смущаясь сказал Красин, — относительно кандидата на эту должность… гм… А что бы ты сказал, если бы я предложил моего кандидата, или, вернее, кандидатку?..
— Ну, ещё даже кандидатку… Нет, брат, я думаю, это не годится… куда тут ещё с женщинами…
— В смысле представительства моя кандидатка вне конкуренции, — она всякому даст десять очков вперёд… Словом, это Мария Фёдоровна Андреева…
— Как? Артистка?… бывшая жена Горького?.. Ну, час от часу нелегче.
— Она самая. Меня очень просит за неё её сестра Екатерина Фёдоровна, и я обещал поговорить с тобой о ней…
— Но, милый мой, — возразил я, — ведь её назначение это будет просто скандал… подумай сам об этом…
— Да, конечно, толки будут, — согласился Красин, — это что и говорить… Но её кандидатуру выдвигает и сам Зиновьев и очень настаивает…
Андреева была назначена. И, как я предвидел, начались толки и пересуды, усмешки, намёки… Правда, большая часть этих слухов и пересудов доходила до меня лишь косвенно, но по временам мне приходилось и лично выслушивать крайне неприятные заявления. Так, однажды мне позвонил по телефону Рыков, который в то время был председателем Высшего совета народного хозяйства и одновременно председателем Чрезвычайной комиссии по снабжение армии. У меня с ним были нередкие сношения по делам, так как эта комиссия довольно часто давала поручения по закупке разных предметов. В данном случае речь шла по делу, касающемуся петербургского отделения. По обыкновению, сильно заикаясь, Рыков, изложив сущность дела, спросил меня:
— А ваше петербургское отделение справится с этим заданием? Ведь у вас там новый комиссар… в юбке…
— Дело будет сделано, Алексей Иванович, — ответил я, пропуская намёк.
— Да. Вы думаете она справится?… Ха-ха-ха, ну, и чудаки, назначили кого комиссаром!.. Ведь быть комиссаром по торговым делам, это не то, что петь на сцене «тру-ла-ла, тру-ла-ла»…
По правде говоря, я не мог не согласиться с Рыковым в этой злой оценке, продиктованной ему, помимо всего, его крайне недружелюбным отношением к Красину, о причине которого мне как-то никогда не приходилось говорить с последним.
Рыков, во всяком случае, представляет собою крупную фигуру в советском строе. Хотя наши отношения с ним не выходили за пределы чисто официальных, у меня создалось на основании их вполне определённое мнение о нём. И я лично считаю его человеком крупным, обладающим настоящим государственным умом и взглядом. Он понимает, что время революционного напора прошло. Он понимает, что давно уже настала пора сказать этому напору «остановись!», и приступить к настоящему строительству жизни.
Он не разделяет точку зрения о необходимости углубления классовой розни и, наоборот, является сторонником смягчения и полного сглаживания её, сторонником полного уравнения всех граждан, — иными словами, сторонником внутреннего умиротворения страны. Поэтому он враг того преобладающего значения, которым пользуются в СССР коммунисты, эта новой формации привилегированная группа — сословие, напоминающее своими бессудными и безрассудными поступками, своею безнаказанностью, какие бы преступления они не совершили, былых членов «союза русского народа», которым, как известно, всё было нипочём. Человек, очень умный и широко образованный, с положительным мышлениeм, он в советской России не ко двору. И понятно, он не может быть «сталинцем», не разделяет безумной политики «чудесного грузина», толкающего наше отечество в глубокую пучину катастрофы, всей глубины, всего ужаса которой мы и представить себе не можем. И понятно поэтому, почему правящая клика считает его не своим, чуждым себе, ибо его позитивное мышление не могло не привести его к сознанию необходимости остановиться на достигнутых и завоёванных позициях и, окопавшись в них, стать на путь творческой работы по восстановлению России. А это сознание не могло не привести его к тому, что на советском языке называется «правым уклоном».
Я лично знаю Рыкова очень мало. Но то, что я знаю о нём, говорит за то, что это лично честный человек. И это я могу доказать тем известным мне фактом, что в то время, когда громадное большинство советских деятелей, не стесняясь пользоваться своим привилегированным положением, утопали и утопают в роскоши и обжорстве, Рыков, страдая многими болезнями, просто недоедал. И вот, когда я был в Ревеле в качестве уполномоченного Наркомвнешторга, один из моих друзей — с гордостью скажу, что это был Красин, к которому Рыков относился, как я выше сказал, крайне враждебно и который просил меня не выдавать его — обратился ко мне с просьбой послать Рыкову разных питательных продуктов (Теперь, когда Л.Б. Красина нет в живых, я позволю себе нарушить эту небольшую тайну, которая вносит известную черту в характеристику покойного… Несмотря на вражду, Красин, по-видимому, ценивший Рыкова, как государственного деятеля, позаботился о нём. — Автор.
).