Я не случайно так подробно остановился на этом эпизоде. Нет, я хотел дать понятие читателю о том, что такое ВЧК и чекисты. По своему положению я мог быть арестован только по постановлению Совнаркома. И вот, мне рядовой чекист угрожает арестом! Пусть же по этому «невинному» эпизоду читатель представляет себе, как они, эти чекисты, вели себя в отношении обыкновенных граждан, именуемых ими «буржуями», людьми бесправными, этими истинными лишенцами…
И пусть читатель уяснит себе, насколько можно верить тем оголтелым людям, которые говорят и пишут, что появляющаяся время от времени в зарубежной печати сведения с «того берега» о тех насилиях, которые позволяют себе эти опричники в отношении «свободных» граждан этой в высокой степени «свободной» страны, не что иное, как злые выдумки…
Выше я упомянул о национализованных в государственный фонд драгоценных камнях и ювелирных изделиях. Заинтересовавшись ими, так как они представляли собой высокой ценности обменный фонд, я с трудом, после долгого ряда наведённых справок, узнал в конце концов, что все драгоценности находятся в ведении Наркомфина и хранятся в Анастасьевском переулке в доме, где находилась прежде ссудная казна. Сообщил мне об этом H.H. Крестинский, бывший в то время народным комиссаром финансов. Занятый главным образом партийными делами (он был секретарём Центрального комитета всероссийско-коммунистической партии, каковым в данное время является Сталин), делами своего комиссариата не интересовался и потому направил меня к своему помощнику, фамилию которого я забыл, но которого звали Сергеем Егоровичем. В условленный день мы с ним и поехали туда.
Мы остановились у большого пятиэтажного дома. Я вошёл в него и… действительность сразу куда-то ушла и её место заступила сказка. Я вдруг перенёсся в детство, в то счастливое время, когда няня рассказывала мне своим мерным, спокойным голосом сказки о разбойниках, хранивших награбленные ими сокровища в глубоких подвалах… И вот сказка встала передо мной… Я бродил по громадным комнатам, заваленным сундуками, корзинами, ящиками, просто узлами в старых рваных простынях, скатертях… Всё это было полно драгоценностей, кое-как сваленных в этих помещениях… Кое-где драгоценности лежали кучами на полу, на подоконниках. Старинная серебряная посуда валялась вместе с артистически сработанными диадемами, колье, портсигарами, серьгами, серебряными и золотыми табакерками… Всё было свалено кое-как вместе… Попадались корзины сплошь наполненные драгоценными камнями без оправы… Были тут и царские драгоценности… Валялись предметы чисто музейные… и всё это без всякого учёта. Правда, и снаружи и внутри были часовые. Был и заведующий, который не имел ни малейшего представления ни о количестве, ни о стоимости находившихся в его заведовании драгоценностей…
Дело было настолько важное, что я счёл долгом привлечь к нему и Красина. Мы съездили с ним вместе в Анастасиевский переулок… Он был поражён не меньше меня этой сказкой наяву. В конце концов, после долгих совещаний, было решено выделить это дело в особое учреждение, которое мы назвали «Государственным хранилищем» (по-сокращённо «Госхран»). Была выработана особая регламентация и пр. Словом, была сделана попытка урегулировать и упорядочить этот вопрос и ввести его в известную норму, гарантировать от хищений. Между прочим, в числе мер, гарантирующих от хищений, при составлении правил хранения этих сказочных сокровищ, было установлено, что караульную службу должны нести красноармейцы из разных частей, ибо предполагалось, что таким часовым будет труднее сговориться для хищений. Поэтому же, чтобы проникнуть из вестибюля в помещение, где были свалены драгоценности, нужно было пройти через массивную дверь, запиравшуюся громадным, очень хитро устроенным секретным замком, который можно было открыть только одновременным введением в него пяти ключей, по числу ведомств, имевших право входа в эти помещения. И ключи эти хранились у глав ведомств, т.е., у самых ответственных лиц. Входить можно было только всем сразу и в сопровождении часовых, снабжённых сургучными оттисками печатей этих ведомств. Часовые сверяли эти оттиски с печатями, предъявляемыми представителями ведомств. По оставлении помещений хранения, все представители ведомств должны были, заперев дверь, снова наложить на неё печати…
Казалось бы, чего можно было ещё требовать… А между тем… Предупреждая события и нарушая последовательность моего рассказа, я делаю скачок и опишу один случай из моей жизни в Лондоне, где я был директором «Аркоса».
В числе сотрудниц была одна дама, уже немолодая, хорошая пианистка, бывавшая часто в дом у Красиных и у меня. К ней приехала из Москвы её старшая дочь, жена чекиста, разошедшаяся с ним и жившая с одним известным поэтом советской эпохи, недавно покончившим жизнь самоубийством… Я не назову их имён, ибо дело не в индивидуальности, а в системе…