Среди красных вождей. Том 1.

— Это вы, Георгий Александрович? — услыхал я голос Ленина. — Здравствуйте… Вот, в чём дело. У меня сейчас сидят Горький и Гржебин… Вы, кажется, знаете их обоих?

— Да, знаю… В чём дело? — спросил я.

— А, видите ли, лавры ваших контрабандистов не дают спокойно спать этим джентльменам… Они тоже хотят приобщиться к этой почтенной деятельности… Серьёзно говоря, я одобряю их проект… Надеюсь, что и вы найдёте его приемлемым… Речь идёт о покупке большой партии бумаги в Финляндии — у нас ведь положение с бумагой аховое… Так вот, если вы согласны, назначьте время, когда вы можете их принять, чтобы сговориться…

Я назначил день и час, и они оба явились ко мне. Горький, с которым я некогда во время моего пребывания в Крыму видался довольно часто, хотя отношения между нами были только поверхностные к моему удивлению вдруг заговорил со мной крайне приятельски, даже интимным тоном, стал вспоминать о наших встречах… словом, принимая во внимание обстоятельства, при которых мы в данную минуту встретились, держал себя просто по-хамски. (В последний раз перед описываемым свиданием я встретился с ним в 1904 году. В России была «весна», газеты заговорили свободнее, шли политические банкеты. Но гнёт царского режима ещё давал себя знать. Я был в Петербурге, только что выйдя из под «особого надзора». Мне из провинции один приятель написал о каком-то возмутительном случае произвола, прося использовать его для печати. В то время только что появилась в свете новая, яркая, правдивая и серьёзная газета «Наша Жизнь». Я и снёс свою заметку туда. Меня направили к заведующей провинциальным отделом Е.Д. Кусковой. Пробежав заметку, она резко (хотя и основательно) сказала мне: «Факт очень интересный. Но не зная вас, я не могу поместить его в газете… Кто вас знает — может быть, вы провокатор?…. Если укажете на известных мне лиц, знающих вас и могущих поручиться за вас, я приму заметку…». Конечно, она была права…

В той же комнате сидел Горький, которого я знал по Крыму, и В.Я. Богучарский, с которым я тоже познакомился в Крыму (Горький привёл его как-то ко мне). Почему-то Горький, присутствовавший при этой сцене, делал вид, что не знает меня… По крайней мере он ничем не подал вида, что я ему хорошо знаком. Меня это возмутило. Была неприятна и сцена с Кусковой (хотя я её и не виню)… Что-то во мне закипело и, обратившись к Кусковой и глядя прямо в глаза Горькому, должно быть, очень злым взглядом, я сказал: «Да вот, чтобы далеко не ходить, меня знает Алексей Максимович Горький, а также и Василий Яковлевич Богучарский». Я сказал это таким тоном, что оба они встрепенулись, а находившийся тут же Португалов, который ходил и двигался около Кусковой с выражением бесконечной преданности, даже вздрогнул и укоризненно посмотрел на меня… Тогда и Горький и Богучарский поторопились ко мне, стали пожимать мне руки, говоря, что после стольких лет разлуки не узнали меня… Но я был зол. Я взял свою заметку и передал её в «Сын Отечества» Г.И. Шрейдеру, который и напечатал её. — Автор.

), Гржебин, которого я тоже немного знал, сейчас же бестактно стал предлагать мне написать мои воспоминания, как революционера, говоря, что он собирается издавать целую серию таких мемуаров… Кое-как отделавшись от всех этих ненужных и таких подозрительных при данных обстоятельствах «любезностей», я попросил их перейти к делу.

— Мы с Алексеем Максимовичем, — начал Гржебин, — предлагаем приобрести в Финляндии (такое-то) количество бумаги, газетной и книжной… Мы берём на себя, все хлопоты, поездки, покупку, доставку, словом, всё… Мы просим вас только выдать известный аванс под отчёт с тем, что мы сдаём бумагу по ценам оригинальных фактур плюс 15% прибыли в нашу пользу… Конечно, в эти 15% входят все наши расходы по проезду и т.д., словом, все накладные расходы. Мы привлекаем к делу А.Н. Тихонова, который поедет вместе со мной в Финляндию… Вы же выдаёте мне и ему все необходимые удостоверения на проезд в прифронтовую полосу… словом, всякие охранные, так сказать, грамоты для людей, денег, товаров и всего, что нужно….

— Хорошо, а какой аванс рассчитываете вы получить от Наркомвнешторга? — спросил я.

— Да небольшой, — ответил он, переглянувшись с Горьким, — всего десять миллионов…

— Десять миллионов, — повторил я.

— В царских знаках, — поспешно вставил молчавший всё время Горький, — билетами по пятьсот рублей…

— Так, — сказал я. — Ну, а как будет с приёмкой бумаги?

— То есть, с какой приёмкой? — как бы не понимая моего вопроса, спросил Гржебин.

— Да с обыкновенной приёмкой, — повторил я. — Я предлагаю сделать так. Всю приобретённую бумагу вы сдаёте, доставив её через границу вашими средствами на собственный риск и страх, в петербургскую таможню…

— Зачем же в таможню? — живо перебил меня Горький. — Мы думали именно, что вы дадите нам удостоверение, что бумага не подлежит таможенному досмотру…