Среди красных вождей. Том 1.

— Ну, конечно, бумага эта, покупаемая для надобностей государства, таможенному обложению не подлежит. Это ясно, — сказал я. — Речь идёт только о месте её сдачи и склада. Ведь необходимо иметь достаточное помещение, где назначенная мною приёмочная комиссия из компетентных людей могла бы произвести акт испытания, испробовать её и т.д., одним словом принимать её…

— Так видите ли, Георгий Александрович, — быстро вмешался Гржебин, — нам не нужно никаких приёмочных комиссий… Мы думали, что бумага поступит в распоряжение Алексея Максимовича… он её и примет… Ведь Алексей Максимович, надеюсь, вне подозрений…

— Ни о каких подозрениях и не идёт речь, — ответил я. — Это просто общий порядок при коммерческих поручениях…

— Но ведь это чистая формальность, — возразил Гржебин, — бюрократическая формальность, — подчеркнул он. — В данном случае она не к месту. Ведь бумага, повторяю, поступит в распоряжение Алексея Максимовича…

— Ну, об этом я не буду спорить с вами, — сказал я, — какая это формальность… Речь идёт о том, что я, по конституции являющейся, так сказать, монопольным российским купцом, даю вам обоим, как контрагентам Наркомвнешторга, определённую поставку на определённых условиях, о которых мы имеем с вами договориться… И приёмка товара мною или лицами, которым я делегирую эти права, является «кондицио сине ква нон» (ldn-knigi, «Conditio sine quanon» лат. — необходимое, обязательное условие.)…

— Да, но это противоречит тому, что мы говорили Владимиру Ильичу, который направил нас к вам, — возразил Горький.

— Хорошо, а что же вы имели в виду? — спросил я Горького.

— Мы имели в виду, — отвечал он, — что всё дело пройдёт под знаком взаимного доверия, чисто по-товарищески, что всё будет под моим контролем…

— Но, Алексей Максимович, — возразил я на это, — ведь вопрос идёт не о частной сделке между двумя товарищами, а о поручении даваемом частным лицам известным государственным учреждением.

— Хорошо, господа, давайте подойдём ближе к делу, — развязно и с явным раздражением перебил Гржебин. — Каковы ваши требования, Георгий Александрович?

— Да, я вот всё время о них-то и говорю, о требованиях наркомвнешторга, Зиновий Исаевич, — отвечал я. — А именно: первое — вы, как наши контрагенты, даёте подробный отчёт в израсходовании выданного вам аванса и второе — вы сдаёте весь товар в таможенные склады петербургской таможни, где и происходит приёмка товара, согласно известным условиям, которые и будут оговорены в договоре…

Мы ни до чего не могли договориться, и Горький, сказав мне, что поговорит ещё с «Ильичём», ибо последний одобрил совсем другие условия, «чуждые всяких этих бюрократических требований», ушёл вместе с Гржебиным и больше я их никогда не видал. Я узнал лишь, что они пожаловались на меня Ленину, который по принципу «быть по сему!» велел выдать им десять миллионов царских рублей без «всяких этих бюрократических» формальностей за счёт совнаркома… А спустя ещё некоторое время я узнал, что Гржебин и Тихонов были арестованы не то до перехода в Финляндию, не то по возвращении из неё… И затем это дело во всём его объёме вышло из поля моего зрения и чем оно окончилось, я не знаю…

Как видит читатель из изложенного, мне в моей контрабандной деятельности приходилось бороться с людьми, стремившимися использовать протекцию, забегавшими к сильным советского мира и в конце концов, не мытьем, так катаньем добивавшимися своего, помимо меня… Вообще протекция царила и царит в советском строе не меньше, чем и во времена отжившего режима… пожалуй, даже больше, ибо она стала как-то шире, откровеннее, циничнее…

В своё время советское правительство национализировало такие товары, как ношенное платье, меховые вещи, драгоценности (драгоценные камни, ювелирные изделия и пр.). Но сперва о платьях и меховых изделиях. Всё это реквизировалось организованно и неорганизованно в государственный фонд. И в данном случае царил полнейший хаос, как в деле хранения этих товаров, так и особенно в расходовании их: здесь всё было на почве протекций и взяточничества. Вступив в управление комиссариатом, я, исходя из того положения, что все эти предметы — я говорю о наиболее ценных — представляют собою обменный фонд для внешней торговли (когда откроются границы), сделал попытку урегулировать дело расходования их. По соглашению с другими заинтересованными ведомствами мною был установлен лимит, выше которого товары должны были включаться в обменный фонд. Таким лимитом была установлена сумма в десять тысяч рублей. До неё склады имели право отпускать товары без моего вмешательства. Для приобретения же пальто или шубы и вообще меховых изделий, стоивших выше этой суммы, требовалось особое разрешение наркомвнешторга. Само собою, при низкой покупательной способности рубля (напомню, что он всё время прогрессивно падал) предметы, стоившие ниже десяти тысяч, считались обыденными, в обменный фонд не включались и являлись предметами широкого потребления.