Среди восковых фигур

Уф-ф-ф, выдохнул, когда за посетителями закрылась дверь. Бедная женщина! А Бураков-то, ловкач, подсуетился! Разыскал, видимо, секретарша сообщила. Получаешь бизнес, успокойся, что тебе до фондов! Или фонды попросили поспособствовать? Вполне вероятно, переговоры велись. Правда, об этом известно только со слов Буракова. Поспособствовать взамен на… что-нибудь. Надо бы узнать, что за фонды. Или фонд. Ну, жучила! Да что же вам всем чужие деньги спать не дают! Поди узнай теперь, о каком фонде шла речь! Насколько представлял себе капитан Астахов азы наследственного права, передать деньги фонду могут только наследники, то есть пани Гучкова. И если Бураков уболтает ее… Ну не скотина? Всюду влезет! Он вспомнил перевернутое лицо Федора и невольно сжал кулаки. Скотина и есть! Спешит, мельтешит… Тело друга и партнера еще не остыло, а он уже тут как тут. Только напрасно. Вопрос о наследстве не решится, пока не будет ясности со смертью Кротова. Да и убийство Лидии, вполне вероятно, связано с его смертью. Если так, то был заказчик, он же убийца, убравший свидетеля. А если не связано, то… что? Вернулся душитель? Через три года? Почерк похож. Жертва – женщина, в публичном месте, орудие – шнур или веревка. И просочился тоже незаметно. Появился ниоткуда, исчез никуда. Почему музей? Парк и Мегацентр, где он совершил первые убийства – публичные места с массой народу. Мегацентр, громадное трехэтажное здание с десятками бутиков и офисов, с пожарными лестницами и лифтами, там затеряться раз плюнуть, и то его заметили. А музей? Экспонатов раз-два и обчелся, народу немного… Почему же музей? Как он вообще туда попал? Случайную жертву можно найти где угодно. А если жертва не случайная? А если он спешил, потому музей? Тогда возвращаемся туда, откуда начали.

Интересная девушка эта Лидия. Нащупала выигрышную роль, разводила мужиков на деньги, пугала беременностью. И эти тертые жесткие мужики велись! Наивная, домашняя, несовременная… Философ тоже клюнул. И Кротов клюнул. Одному нужна наивная и простодушная – на тебе наивную и простодушную. Другому неглупая и начитанная – изволь! Актриса! Наверное, и в постели… ничего. Капитан почувствовал сожаление, что ему в жизни не встретилась такая Лидия, ему было интересно, сумел бы он раскусить ее. И все втихаря, тайком, даже лучшая подруга ничего не знала о ее подпольной жизни, считала глупой малолеткой и учила жить…

А этот парень, сводный брат Кротова, странноватый малый, если честно. Чувствуется незрелость… Айтишник! Они все как дети, живут в виртуальном мире, никогда не взрослеют. Мозги как у компьютера, а жизненного опыта ноль. Любит мать, сразу видно. Переживает за нее. Уж лучше бы она своего Мишеньку вовсе не находила…

Капитан Астахов засиделся в кабинете допоздна: разбирал бумаги, перечитывал, аккуратно складывал в кучки. Хвалил себя за выдержку – давно собирался, да все руки не доходили, а тут раз! – и все порешал. В животе забурчало, и капитан представил себе тарелку горячих пельменей, щедро сдобренных соевым соусом да под холодное пивко…

И главное, тихо. Здание опустело, и свет в кабинетах погас, остались считаные работники. Никаких вызовов, бывает же! Ни убийств, ни ограблений банков с убийством, ни коллективной драки в ресторане, ни телефонных звонков. Он скрестил два пальца, как делал Федор, чтобы не сглазить. Похоже, вечер пройдет спокойно.

Но капитан ошибся. Около девяти, когда он уже встал из-за стола и был в полете, его дернули…

* * *

…Он стоял на пороге небольшой комнаты без окон, уставленной цветами и зеркалами. Везде цветы, даже в вазах на полу, удушливо, до рези в глазах, смердящие, и зеркала, отражающие комнату справа, слева, из углов и с боков. Они отражали и его, капитана Астахова, стоящего на пороге.

В кресле, боком к нему, полулежала женщина в съехавшем черном парике с сотней косичек, в белом с золотом платье, а на полу были рассыпаны бирюзовые бусины. У женщины было красное отдутловатое лицо, глаза смотрели в потолок, а шея была сдавлена перекрученным черным шнуром, концы которого свисали до полу…

Зрителей, любопытствующих и перепуганных, выпускали из театра через единственные открытые двери, по обе стороны которых стояли оперативники, внимательно рассматривающие выходящих. Народ расходился торопливо, молча, и только на улице люди собирались в кучки, обсуждая происшествие. Причем никто не знал наверняка, что же случилось. Слухи множились, рождались самые фантастические предположения, пока на улице не появился журналист криминальной хроники Лео Глюк. Его окликнули, он подошел. Лицо его было скорбно. От него-то и узнали о том, что случилось в театре…

Черный шнурок оказался змеей, сплетенной из кожаных ремешков, у нее была аккуратная головка с зелеными глазами-стекляшками и двумя острыми белыми клыками, торчащими из полуоткрытой пасти.