Срединное море. История Средиземноморья

Решид атаковал на рассвете, и в результате произошло то, что можно было предвидеть без труда. Греки потеряли 1500 человек — больше, чем в любой другой день с начала войны. Когда, с комфортом отдохнув ночью, Кокрейн и Черч сошли на берег, каждый со своего корабля, то обнаружили уцелевших солдат, измученных и перепуганных, тащившихся назад к берегу и садившихся в маленькие лодочки, в которых они рассчитывали добраться до безопасного места. Пытаясь восстановить свою репутацию, Черч героически продержался в Фалероне с горсткой людей еще три недели, но к концу месяца жара и жажда вынудили его сдаться. Гарнизон Акрополя капитулировал через несколько дней.

Кого следовало винить в случившемся? Так или иначе, почти всех: Кокрейна — за его чрезмерную самонадеянность и отказ слушать других, более мудрых людей; Черча — за то, что не возразил ему; обоих — за то, что остались на борту своих кораблей, тогда как им следовало быть вместе со своими солдатами; греческих командиров — за вновь продемонстрированное полное отсутствие дисциплины и неспособность выбрать лидера. Их постигла трагическая неудача, и они заслужили ее.

Тем временем вопрос об интервенции европейских держав продолжал висеть в воздухе; послы сновали между Лондоном, Парижем и Санкт-Петербургом. Британские интересы находились в надежных руках министра иностранных дел Джорджа Каннинга, который в апреле 1827 г. сменил лорда Ливерпуля на посту премьер-министра; во многом благодаря его усилиям Британия, Франция и Россия подписали 6 июля Лондонский договор. Согласно его условиям Греция получала автономию, формально завися от Турции (которой должна была ежегодно платить дань), но фактически не подчиняясь ей, что и признавали три державы самим фактом установления с Грецией торговых отношений. Греции и Турции предстояло заключить между собой перемирие в течение месяца — позднее Каннинг настоял на сокращении этого срока до 2 недель; если же этого не произойдет, державы начнут вторжение. Для греков это была действительно хорошая новость. Они знали, что Турция отвергнет любую идею перемирия, так что интервенция практически неизбежна.

События показали, что они были правы. Несколькими месяцами ранее султан формально назначил Мухаммеда Али верховным командующим всеми сухопутными и морскими силами Греции и Турции, равно как и Египта; после этого Мухаммед Али создал новую армию численностью 15 000 человек и новый флот, состоявший из трех турецких линейных кораблей, 60 более мелких судов (пять из них построили французы), 40 транспортов и шести брандеров. Всего на них находилось 3500 пушек. Таковы были силы, бросившие якорь 7 сентября в Наваринском заливе, где ожидал Ибрагим.

Три союзных флота поспешили к Наварину, однако адмиралы получили строгий приказ не завязывать битву сразу. Вначале им следовало сделать все возможное, дабы «побудить» турецкие и египетские военные корабли к мирному возвращению в Стамбул или Александрию, хотя Каннинг дал понять, что если те будут упорствовать и останутся в Греции, то распоряжения британского адмирала, сэра Эдварда Кодрингтона, «придется подкрепить (в случае необходимости, когда все прочие средства окажутся исчерпаны) пушечным выстрелом». Кодрингтон — еще один ветеран Трафальгарской битвы, где он командовал кораблем флота его величества «Орион», — принял назначение главнокомандующим на Средиземном море в декабре предыдущего года. Он прибыл к Наварину первым, а через несколько дней к нему присоединился его французский коллега, граф де Риньи. Так как русские еще не подоспели, 25 сентября два адмирала вместе с несколькими старшими офицерами и сыном Кодрингтона Генри, служившим мичманом на корабле отца, встретились для беседы с Ибрагимом в его палатке сразу за стенами расположенного по соседству города Пилос.

Беседа, как записал Генри Кодрингтон, была учтивая и сердечная; участники пили кофе и курили из огромных, усыпанных драгоценностями чубуков. Можно вообразить себе, как она протекала: Кодрингтон вежливо оглашает свое предупреждение, и Ибрагим соглашается, что не станет ничего предпринимать, пока не получит новых инструкций из Александрии или Константинополя. Так или иначе, приходится сожалеть о том, что никто не вел протокол, поскольку вскоре стало ясно — у обеих сторон совершенно разные представления о дальнейшем. Ибрагим, очевидно, предполагал, что греки, так же как и турки, связаны обязательством по перемирию; он также считал, что союзники не станут возражать против того, чтобы он подвез провиант в турецкий гарнизон в Патрасе.