«Миссолунги пал! Его храбрые воины в отчаянии бросились на вражеские штыки; его женщины и дети погибли в огне своих собственных жилищ, подожженных их же руками; их обгорелые изуродованные трупы лежат, являя собой ужасающее доказательство эгоистического безразличия христианского мира… Десять месяцев взоры христианской Европы были устремлены на Миссолунги. Европейцы видели, как его жители, многократно уступая в силах врагу, противостояли ужасам войны и голода; как истомились мужчины, истекая кровью и умирая; как женщины глодали кости павших лошадей и мулов; как стены города окружили арабы, жаждавшие упиться кровью его воинов и утолить свою адскую похоть, напав на женщин и детей. Все это европейцы видели — и не пошевелили пальцем, чтобы защитить их».
Что касается жертв, то точную цифру назвать невозможно, однако представляется вероятным, что к концу этой кошмарной ночи почти половина населения Миссолунги — вероятно, 4000 человек — погибли и около 3000, по большей части женщины и дети, попали в плен. Менее четверти — самое большее 2000 человек — добрались до безопасного места.
Судьбу Миссолунги Европа оплакивала еще горше, нежели хиосскую трагедию. Вновь разгневанный Делакруа в знак протеста взялся за кисть; его потрясающее полотно «Греция на развалинах Миссолунги» во многом стало символом всеобщего негодования, и по всей Европе его современники — художники и скульпторы, писатели и поэты — с энтузиазмом последовали его примеру. Западные державы более не могли бездействовать и соблюдать нейтралитет: пришло время препоясаться мечом и поспешить на помощь Греции.
Катастрофа в Миссолунги подорвала дух греков; за ней вскоре последовала другая, еще более страшная. В июне 1826 г. Решид-паша с армией в 7000 человек начал спланированное наступление на Афины. В силу своего географического положения этот город никогда не был столицей Греции, однако по двум причинам воспринимался как особое место. Первая причина очевидна: город стал свидетелем величайших достижений классической античности и по-прежнему, несмотря на длительный период упадка, пребывал символом высочайших свершений в сфере искусства, культуры и интеллектуальной деятельности, на которые некогда были способны греки и равных которым, они надеялись, им некогда удастся достичь вновь. Вторая причина, имевшая менее романтический характер, имела еще большее значение в сложившейся ситуации. После падения Миссолунги Афины оставались единственным городом к северу от Коринфского залива, по-прежнему находившимся в руках греков. Несмотря на недавние победы турок и египтян, теперь казалось вполне вероятным, что продолжавшаяся борьба, а также все возраставшее сочувствие со стороны держав Западной Европы позволят грекам добиться хотя бы частичной автономии. Если Афины перейдут в руки мусульман, эта автономия скорее всего ограничится Пелопоннесом; если же греки смогут удержать город, граница окажется отодвинута намного дальше к северу.
К середине августа Решид занял весь город, кроме Акрополя, где греческий гарнизон численностью 500 человек продержался всю следующую зиму. За это время греческое правительство, существовавшее на тот момент, стало жертвой очередной вспышки фракционной борьбы (ответственность за нее опять-таки во многом падает на Колокотрониса). К лету 1827 г. назрело не менее семи конфликтов. Как ни странно, отчасти смягчить ситуацию удалось двум англичанам, хотя и тому и другому пришлось принять участие в борьбе. Первым стал генерал сэр Ричард Черч, создавший на Закинфе шестнадцать лет назад англо-греческий полк. С того момента и вплоть до описываемых событий он служил в армии неаполитанского короля, но сердце его осталось в Греции. Он вернулся туда в марте 1827 г., когда ему предложили принять высшее командование над греческими войсками (казалось, что в вопросе восстановления порядка в стране, охваченной таким хаосом, можно надеяться только на иностранца), но он отказался принять этот пост, пока два соперничавших правительства не уладят своих разногласий.