Stabat Mater

– Насчет прощения – это к Ванечке, – говорит она. – Так получилось, что он больше нас об этом знает.

Я тоже обнимаю отца. Моя и мамина руки перекрещиваются на его согбенной спине.

– Давай выпрямляйся потихоньку, – шепчет ему мама. – Нам пора.

Сквозь две распахнутые двери в баньку заглядывает заходящее солнце. Отец поднимает голову, щурится на свет.

– Какое яркое! Давно мы не виделись, – говорит он то ли нам, то ли солнцу.

Смотрю на отца… И совсем он не «старенький», зря мама наговаривает. Ну потемнел лицом, ну серебряная щетина вместо прежней русой бороды… А так – ничего…

Через несколько минут отцу удается встать. Кланяясь низким притолокам, мы выбираемся из баньки. Вокруг – безлюдные задворки Коломны, пустыри, огороды в желтом косом свете. Я делаю шаг, ноздрями втягиваю теплые летние запахи – ух сколько их здесь! Набираю полную грудь и задерживаю дыхание. Старая липа шелестит над нами, метет ветками по крыше баньки. Но в этих шорохах я все же различаю, как мама радостно шепчет отцу:

– Ты видишь? Видишь – как наш сын идет туда? В белом!..

22 марта 130 года. Третий день плавания

Кирион

– Геронда, смотри! Что это?..

Хлоя возбужденно тычет пальчиком в сторону приближающегося берега.

– А что там, паи́ди?[32]

Мои глаза уже плохо видят. Что ты там разглядела? – Кирион закрывается ладонью от солнца и всматривается в пологий берег, лежащий у подножия зеленых гор.

– Там громадная рука торчит из моря!.. Ой, смотри, смотри! Там еще голова в короне!

– А-а, – догадывается Кирион. – Я знаю, что это. Много-много лет назад здесь стояла статуя, она была выше любой статуи в мире. Люди называли ее чудом света.

– А почему она упала?

– Подземные силы разрушили ее. – Кирион продолжает всматриваться в берег Родоса, до которого не меньше двух миль, и теперь тоже различает темные обломки гиганта: плечо, и руку, и голову в лучистом венце – и под ними белый пунктир прибоя.

– Геронда, а мы поплывем туда, к этой голове?

– Нет, паиди. Нам нужно плыть дальше, на дальний берег острова. Там нас ждут друзья.

– Ну, геронда! Давай хотя бы подплывем поближе. Скажи ему, ведь он тебя слушается. – Хлоя показывает на кормчего, стоящего на носу афракты и командующего поворотом паруса.

– Нам нужно спешить, паиди. – Кирион обнимает Хлою за плечи. – А теперь давай-ка пригнемся. – Он тянет Хлою вниз и садится вместе с ней на палубу, чтобы их не задело нижней реей.

Повернувшийся парус хлопает, наполняется ветром, и афракта, кренясь, набирает ход, чтобы обогнуть северную оконечность Родоса.

Ветер сопутствовал им все дни и ночи – от самого Олимпоса. Трижды казалось, что он принесет шквал и грозу. Но грозы лишь ворчали вдалеке, и тучи клубились далеко над горизонтом.

Все эти дни и ночи Кирион и люди его общины горячо молились, вознося хвалу Господу за чудесное избавление и прося Его спасти и сохранить их, плывущих к своей новой судьбе.

Три дня назад, едва Кирион вернулся в подвал претории после разговора с Вибией Сабиной, супруга цезаря вновь призвала его, и Кирион шел к вилле проконсула с отчаянно бьющимся сердцем, не понимая – томит ли его страх или в его душе затрепетала надежда.

Солнце уже село, когда он встретился с Сабиной на пустынной аллее сада за виллой. Здесь не было ни кресел, ни скамей, и они говорили стоя.

– Видно, ты хорошо молился своему богу, Хирококкинос…

Кирион почувствовал, что голос августы дрожит от волнения, но снова не смог понять – радостное это волнение или тревожное.

– Однако ты едва ли просил своего бога о том, что случилось, – продолжила августа. – Пришло известие из Александрии. Антиной утонул в Ниле, когда они с Адрианом охотились на крокодилов. Это значит, не будет никакого праздника, никаких ужасных игр. Сейчас у нас траур по погибшему любовнику цезаря. Посмотри! – Сабина показала рукой вдаль аллеи, и, приглядевшись, Кирион заметил, что статуя Антиноя, стоящая в ротонде, с головы до ног укутана белой тканью…

– Теперь нет смысла держать вас в подвале претории, – произнесла августа. – Но ты и твои люди все еще в опасности. И она исходит теперь не столько от властей, сколько от плебса. Похоже, местная чернь хотела вашей смерти, и ее разозлит ваше освобождение. Соглядатаи проконсула доложили, что вас подозревают в чародействе – в том, что вы, рыбаки, переманиваете себе всю рыбу и лишаете улова всех прочих. Якобы видели, что вы молитесь какой-то рыбе, и чернь считает, что это – морской демон, который помогает вам. А все ваши разговоры про распятого мессию – только для отвода глаз…

Кирион едва понимал, о чем ему говорила августа. Все его чувства были устремлены ввысь – туда, где над кипарисами горели подсвеченные закатом облака. «Боже, Боже, Боже…» – только и твердил он про себя.

– Ну, что ты молчишь, старик? – В голосе августы появилось нетерпение. – Что там еще за рыба, которой вы молитесь?