Сталин и его подручные

«…B таком виде доклад не подходит. Прежде всего – сама конструкция и расположение материала – 3/4, если не больше, занято общими историко-философскими рассуждениями, да и то неправильными. В качестве идеала выставляется первобытное общество… Ясно, что такая позиция немарксистская. Советская литература почти не освещена. […] Ввиду серьезности наших изменений и опасности срыва доклада мы (я, Молотов, Ворошилов и т. Жданов) поехали к нему, и после довольно длительной беседы он согласился внести поправки и изменения. Настроение у него, видимо, неважное… Дело, конечно, не в том, что он заговорил о трудностях в этом отношении, а в том, с каким привкусом это говорилось» (35).

По-видимому, на Горького надеяться было нельзя, и съезд пришлось тщательно отрепетировать. В августе 1934 г. Каганович вместе со Ждановым, ответственным за искусство, решили, кому из писателей можно доверить президиум Союза. Из названных тридцати трех мужчин и одной женщины только немногие – сам Горький, Алексей Толстой, Михаил Шолохов и грузинский прозаик Михеил Джавахишвили – могли претендовать на творческий талант; остальные были партийными аппаратчиками. Для пленарной сессии выбрали 59 писателей разных народностей, но среди бурятов, якутов и карельцев ни один не пригодился Жданову Кое-какие настоящие писатели остались – Пастернак, Эренбург, Маршак, Паоло Яшвили, – но большинство участников были или писаками, или громилами, а некоторые, например Демьян Бедный и Зазубрин, принадлежали к обеим категориям.

Самоуправление Союза было только показное. Ягода контролировал тех писателей, которые уже работали на ОГПУ, а за ходом съезда надзирал Андрей Жданов. Когда выступал Бухарин, Жданов и прочие слушали его с напряжением, но не давали сталинистам перебивать его. На всякий случай ОГПУ старалось не давать иностранным делегатам, например Андре Мальро, свободно общаться с советскими писателями. В ходе съезда ОГПУ обнаружило девять экземпляров анонимной листовки, обращенной к иностранным гостям и будто бы сочиненной группой советских писателей:

«Мы, русские писатели, напоминаем собой проституток публичного дома с той лишь разницей, что они торгуют своим телом, а мы душой; как для них нет выхода из публичного дома, кроме голодной смерти, так и для нас…

Вы устраиваете у себя дома различные комитеты по спасению жертв фашизма, вы собираете антивоенные конгрессы, вы устраиваете библиотеки сожженных Гитлером книг, – все это хорошо. Но почему мы не видим вашу деятельность по спасению жертв от нашего советского фашизма, проводимого Сталиным…

Мы лично опасаемся, что через год-другой недоучившийся в грузинской семинарии Иосиф Джугашвили (Сталин) не удовлетворится званием мирового философа и потребует по примеру Навохудоносора [sic], чтобы его считали по крайней мере «священным быком». […]

Понимаете ли вы, в какую игру вы играете? Или, может быть, вы так же, как мы, проституируете вашим чувством, совестью, долгом? Но тогда мы вам этого не простим, не простим никогда…» (36).

Авторов этого манифеста так и не нашли, и о манифесте не говорил ни один иностранный делегат (только немногие понимали по-русски). Разведчики ОГПУ составляли для Сталина резюме разговоров участников о съезде, например:

Исаак Бабель: