Сталин и его подручные

9 ноября 1932 г. порвалась последняя связь Сталина с нормальной жизнью: его жену нашли мертвой (они спали в отдельных комнатах их кремлевской квартиры) в луже крови, рядом лежал пистолет, подаренный ей братом. Накануне ее смерти на вечеринке Сталин напился – или притворился пьяным – и бросал в нее хлебные шарики, окурки и апельсиновые корки, крича: «Эй, ты, пей!» Она рассердилась и ушла (61). Бухарин, Молотов, Буденный и Хрущев каждый по-своему объясняли ее самоубийство: у Сталина была другая женщина; он запугал ее угрозами; она была, как все Аллилуевы, неврастеничкой; она пришла в ужас, узнав, как живут простые советские люди, и хотела наказать мужа за преступления против народа.

Переписка Сталина с женой в 1930 и 1931 гг., когда Сталин отдыхал без нее на юге, свидетельствует о взаимной привязанности, которая у нее смешивалась со страхом и обидой, а у него – с гневным нетерпением. Она часто ревновала:

«О тебе я слышала от молодой интересной женщины, что ты выглядишь великолепно, она тебя видела у Калинина на обеде, что замечательно был веселый и тормошил всех, смущенных твоей персоной. Очень рада» (62).

Она хлопотала за тех, с кем, по ее мнению, несправедливо обращались. Она намекала на тяжелую жизнь населения:

«…Настроение в отношении питания среднее и у слушателей и у педагогов, всех одолевают “хвостики” и целый ряд чисто организационных неналаженностей в этих делах и, главным образом, в вопросах самого элементарного обмундирования. Цены в магазинах очень высокие, большое затоваривание из-за того.

Не сердись, что так подробно, но так хотелось бы, чтобы эти недочеты выпали из жизни людей…»(63)

Но возражения Надежды не шли далеко; она одобряла жесткие меры Сталина, например снесение храма Христа Спасителя. Он ей отвечал иногда резкой насмешкой: «Ты что-то в последнее время начинаешь меня хвалить. Что это значит? Хорошо или плохо?», но бывало и так, что заканчивал письмо нежным лепетом: «Целую очень ного, кепко ного». То, что разрушило отношения и заставило

Аллилуеву предпочесть смерть жизни со Сталиным, случилось летом 1932 г., а в этот год переписка супругов прервалась. Может быть, Надежда поняла, до какой степени Сталин несет ответственность за ужасы в деревне, может быть, она согласилась с рютинской программой?

Сталин запретил производить вскрытие, будто бы заметив: «Все равно скажут, что это я ее убил». Свидетельство о смерти, подписанное Владимиром Розановым, одним из ленинских врачей, уже десять лет лечившим Сталина, скупо сообщает: «Совершила самоубийство выстрелом в сердце». Доктор Борис Збарский, мумифицировавший в свое время труп Ленина, готовил тело Надежды Аллилуевой для церемонии прощания, а за год до своей смерти рассказал одному другу, что в ее виске была еще одна рана, которую пришлось маскировать (64). Рассказы о поведении Сталина после ее смерти противоречат друг другу: то ли он присутствовал на похоронах, то ли нет; то ли он целовал ее тело в гробу, то ли сердито оттолкнул гроб от себя. Над кругом людей, близких к Сталину, смерть Аллилуевой сгустила атмосферу: уже одна мысль, что он мог убить или уморить жену, как раньше он довел сына Якова до попытки самоубийства, наводила на его друзей и знакомых такой же страх, как на его врагов.

Сталин, несмотря на актерское мастерство, не скрывал обиды. Для него любое самоубийство – друга ли, врага – являлось предательством. Он жаловался Буденному (еще одному мужу, погубившему свою жену): «Какая нормальная мать оставит детей на сиротство? Я же не мог уделять им внимание. И меня обездолила. Я, конечно, был плохим мужем, мне некогда было водить ее в кино» (65).

Не горе, а озлобление и мстительность овладели Сталиным. Те, кто нашел тело Аллилуевой, очень скоро очутились в лагерях или в подвалах ОГПУ, и туда же последовали ее родственники и друзья, а также, за исключением Никиты Хрущева, ее однокурсники.