Сталин и его подручные

В 1937 г. Сталин разрешил применение физических пыток, и ужасам Лубянки с энтузиазмом подражали во всех провинциальных центрах (20). По архивам, например, новосибирского НКВД можно представить себе, до какой степени невиданные и ужасные жестокости обесчеловечивали людей (21). Ежов сам хвалил Новосибирск как второй самый эффективный город (после Москвы) с точки зрения выявления шпионов, вредителей и враждебных обществу элементов из населения. В Новосибирске были иностранные консульства, к тому же туда сослали троцкистов и кулаков – легко было выполнить и перевыполнить норму арестов. В апреле 1937 г. Ежов отправил туда подопечного Ягоды, Льва Миронова, чтобы арестовать как можно больше врагов в гарнизонах и железнодорожных депо области. Через два месяца замучившегося Миронова арестовали и в августе 1937 г. заменили Карлом Карлсоном, латышом, бывшим заместителем наркома внутренних дел УССР и фактически заместителем Ежова. К январю 1938 г. и Карлсона арестовали; его заменили опытным человеком, Григорием Горбачом, который почти до конца года держался за место, наводя террор на коллег, отыскивая врагов не только среди населения, но и в недрах местного НКВД (22). Горбача заменили майором Иваном Мальцевым, самым безумным из всех и обреченным на смерть в ГУЛАГе.

В Новосибирске энкавэдэшники были повязаны кровью: все офицеры участвовали в массовых казнях, называемых «свадьбами». Офицер Константин Пастаногов донес на своего дядю, но не решался его расстрелять: он выжил только потому, что Лев Миронов неожиданно сжалился над ним. Особые и секретно-политические отделы новосибирского НКВД из-за внутренних чисток лишились половины работников. Ряды пополняли рекрутами, для которых составление протокола было гораздо труднее, чем избиение жертвы, которая должна была подписать этот протокол. Ежову пришлось выслать на помощь экстренным порядком пятьдесят курсантов из московской школы НКВД.

Пределы истребления

Что наделали маленькие поросята,Чтобы их резали год за годом, только чтобыСодержать в роскоши этих лис?

Знает ли священный ДраконВ девяти кругах своего пруда,Что лисы грабят его и пожирают его поросят,

Или не знает.Бертольт Брехт. В подражание По Чю-И[15]

Весной 1937 г. террор распространился с партийного руководства на городское население. Ежов назначил лимит арестов, казней (категория 1 – всего 73 тыс.) и тюремные сроки (категория 2 – без малого 200 тыс.) на каждую область (23). Эту операцию рассчитывали провести за четыре месяца, начиная с 5 августа и расходуя 75 млн рублей (главным образом на оплату железнодорожного тарифа). Место и дата расстрела не подлежали разглашению.

Прошло четыре месяца, и террор только набирал силу. Через полтора года первоначальные лимиты превысили вдевятеро. Главе смоленского НКВД Ежов советовал, что лучше сделать слишком много, чем недостаточно. Новосибирск почти сразу превысил свою норму в 5 тыс. человек: к 4 октября местный НКВД арестовал 25 тыс. и приговорил больше половины к расстрелу. Так как японское и немецкое консульства существовали в Новосибирске до конца 1938 г., тысячи людей были заклеймены шпионами. НКВД помогала милиция, которая перестала задерживать воров и хулиганов и начала охотиться на врагов народа. Любого человека, зашедшего в участок милиции по невинному делу, арестовывали; милиция приезжала в колхозы и забрала несколько процентов колхозников как вредителей – за 1937 г. новосибирская милиция таким образом погубила 7000 человек.

Был один очаг сопротивления: прокурор, М.М. Ишов, арестовал самых ретивых палачей, среди них Мальцева, и освободил их жертв. Вскоре самого Ишова арестовали, вместе с братом и коллегами, и тяжело избили, хотя каким-то чудом он выжил и в конце концов был реабилитирован. В конце 1938 г., когда подпись Ежова уже ничего не значила и Москва высылала всем областным НКВД выговоры за незаконные излишества, Мальцев не смог остановиться. Берия убрал самых необузданных новосибирских энкавэдэшников, но весь край остался во власти их подчиненных, пьяных психопатов, которые били своих жен, падали в горные шахты, воровали частную и государственную собственность и годились только для сумасшедшего дома.

В Южной России и на Кавказе, даже до того, как Сталин разрешил применение пыток, НКВД проявлял такой садизм, что Новосибирск казался бы раем, и живые завидовали мертвым: после кавказского допроса очень немногие были в физическом состоянии, приемлемом даже для ГУЛАГа.