Расстреливая мужчин и женщин, палачи вычеркивали фамилии из бесконечных машинописных списков, на которых стояли подписи тройки НКВД или членов политбюро (для тех семи процентов осужденных, которые раньше что-то значили в партии или в государстве). К спискам были прикреплены фотографии замученных и избитых людей, снятых почти сразу после ареста: у НКВД был, наверное, самый большой (в десять миллионов снимков) фотоархив в мире. Ордер на расстрел состоял из единственной инструкции: «При исполнении приговора обязательно сверить человека с фотографией».
С 8 августа 1937 по 19 сентября 1938 г. Бутово превратилось в бойню. Приток трупов достиг максимума (3165) в сентябре 1937 г. и в марте 1938 г. (2335). За одну ночь расстреливали до 474 человек. Маленькая команда палачей – М.И. Семенов, И. Д. Берг и П.П. Овчинников – расстреляла большую часть из 21 тыс. жертв. В НКВД такие люди вообще оставались в низших чинах (и, конечно, почти никогда не привлекались к ответственности – их наказанием были беспробудные запои). В провинции расстрелы производились еще более зверским образом: в лесах около Куйбышева, например, народ натыкался на тела расстрелянных.
Когда Ежов в начале 1939 г. наконец исчез, неоплаканный, даже не упомянутый в прессе, публика предполагала, что сам Сталин взял обратно в свои руки временно отпущенные вожжи и остановил чистки, о размерах которых он якобы и не подозревал. Теперь, однако, не подлежит сомнению, что Сталин был в курсе каждого поступка Ежова, заранее и во всех подробностях. Ежов с азартом просил разрешения очищать еще новые сферы промышленности или новые категории личностей; но и сам Сталин подстегивал Ежова – например, указывая на бакинских нефтяников как на группу, где должно быть много вредителей и шпионов (28). Каждый раз, когда осуждали старших партийцев или ключевых специалистов, политбюро заранее получало список, и Сталин, Каганович, Молотов или Ворошилов прибавляли свои замечания и подписи (очень редко смягчая приговор или вычеркивая человека из списка). Один или больше из этой четверки просматривали расстрельные списки на 40 тыс. человек. Раз за один день они утвердили 3 тыс. смертных приговоров. Сталин чаще других членов политбюро смягчал приговор; Молотов, по причинам, которые он потом не мог вспомнить, наоборот. У всех примечания были ругательные: «заслуживает», «проститутка», «сволочь». Начальник Управления кадров ЦК, Георгий Маленков, ломал голову в поисках новых кадров, и Сталин приказывал каждому новому наркому назначать по два заместителя, по всей вероятности, чтобы легче было заменить арестованного наркома. Только изредка, по причинам, нам неизвестным, Сталин притормаживал, требуя, чтобы некоторые аресты одобрил партийный секретарь или прокурор. (На самом деле только на одну неделю, с 1 декабря 1937 г., Сталин заставил Ежова согласиться на отпуск за городом.)
Ежов, как заметил Москвин, не знал, что такое тормоза в машине. Он умел только давать газу. Вначале Сталин полностью поддержал увеличение вдевятеро лимитов с 200 тыс. арестов и 73 тыс. казней, и молодые подопечные Сталина – Маленков, Хрущев и Андреев – ни на миллиметр не отклонялись от этой восходящей линии – они играли видную роль в тех тройках, которые посылали десятки тысяч на смерть. Сталин сделал Ежова членом политбюро и виделся с ним почти каждый день. В 1937 и 1938 гг. они провели вместе в кремлевском кабинете Сталина 840 часов. Только Молотов проводил с хозяином еще больше времени.
Сталин не отпускал Ежова от себя и, видно, так увлекся массовым убийством, что в 1937 и 1938 гг. впервые за двенадцать лет не уезжал из Москвы на юг отдыхать на два-три месяца. После террора наступит война, и до октября 1945 г. Сталин отдыхать не будет.
Последние показательные процессы
Свобода личности заключается главным образом в защите от вопросов. Самая страшная тирания – та, которая позволяет себе ставить перед людьми самые страшные вопросы.
Шоковые волны показательных процессов, с помощью которых Сталин истребил последних старых большевиков, смели во всех областях и крупных центрах СССР два, даже три слоя управленцев: десятки тысяч лояльных сталинистов пожирала та чудовищная система, которую они сами создавали и воспевали. Последние показательные суды являлись эпицентром волн, но глубже всего страдала периферия, обыватели и рабочие без всяких политических интересов.