Сталин и его подручные

«Я спросил Ежова, как практически реализовать его директиву о раскрытии антисоветского подполья латышей, он мне ответил, что стесняться отсутствием конкретных материалов нечего, а следует наметить несколько латышей из членов ВКП(б) и выбить из них необходимые показания: “С этой публикой не церемоньтесь, их дела будут рассматриваться альбомным порядком. Надо доказать, что латыши, поляки и др., состоящие в ВКП(б), шпионы и диверсанты”. […] Фриновский рекомендовал мне, в тех случаях, если не удастся получить показания от арестованных, приговаривать их к расстрелу даже на основе косвенных свидетельских показаний или просто непроверенных агентурных материалов» (26).

Третья уязвимая категория – квалифицированные профессионалы. Чернорабочие и крестьяне составляли от 24 до 28 % арестованных – меньше, чем их было в составе населения, но квалифицированные профессионалы составляли 12 % – гораздо больше, чем их было в составе населения. Поэтому такие чистки, как ленинградская, ударили главным образом по врачам, ветеринарам, агрономам, инженерам, не говоря уже о священниках или людях, уже не раз обвинявшихся в контрреволюции. Из рабочих особенно страдали железнодорожники, благодаря бдительности Кагановича. Из нацменьшинств СССР некоторые фактически исчезли из-за ежовщины, но бунтовали против НКВД только группы горных чеченцев и ингушей.

Единственным относительно счастливым народом во время террора оказались немцы. Политбюро, опасаясь, что Гитлер примет ответные меры и начнет казнить своих коммунистов, приняло решение заменить расстрел десятилетним тюремным сроком (27).

Жить в одном здании или быть в родстве с арестованным оказывалось достаточным, чтобы человека забрали. Энкавэдэшники просматривали в домовом комитете списки жильцов и арестовывали за шпионаж всех с необычными фамилиями. Стало опасно жить в комфортабельной квартире или обзаводиться хорошей мебелью.

Приговоры жертвам выносила или тройка, или совместная комиссия из прокуратуры и НКВД; некоторые получали квазиюри-дический приговор от Военной коллегии Верховного суда. Почти всех обвиняли по статье 58 (контрреволюция) советского Уголовного кодекса, и большей частью по пунктам 10 (пропаганда или агитация) и 11 (организационная деятельность), которые требовали минимальных улик – случайное замечание или игра с друзьями в карты могли кончиться расстрелом.

В Москве и в Московской области, где жило много правительственных чиновников, квалифицированных профессионалов и иностранцев, погибло втрое больше, чем в Ленинграде (хотя в Москве было всего вдвое больше населения). Палачи сбивались с ног. Правда, в 1937 г., даже раньше Гитлера, НКВД производил опытные убийства, загрузив голых, связанных осужденных в закрытые машины (надпись на фургоне читалась «Хлеб»), закачав в кузов выхлопные газы, пока все не умирали, но эти опыты производились главным образом на Урале.

Общество «Мемориал» уже идентифицировало 21 тыс. трупов, захороненных на военном полигоне Бутово. Среди них были сотни местных крестьян, почти все монахи и священники Троице-Сергиевой лавры, кто остался в живых после предыдущих чисток, рабы-рабочие из Дмитлага, которые строили канал Москва —

Волга, и тысячи заключенных из разных московских тюрем. Очень много специалистов, казалось бы, необходимых советскому хозяйству, например профессор радиоэлектроники Леопольд Эйхенвальд, учились и занимались наукой за границей: таких обрекали за «шпионский образ жизни и антисоветскую агитацию». Никакой благодарности за бывшие услуги не было: дряхлый царский генерал и шеф жандармерии Джунковский, который обучал ЧК и ГПУ всему, что он знал о контрразведке и о борьбе с подрывными элементами, был расстрелян. Любой контакт с Европой был смертелен. Наркомат иностранных дел потерял десять дипломатических курьеров, брошенных в бутовские ямы. Сорок восемь австрийских беженцев от Гитлера были расстреляны как немецкие шпионы. Бутовские палачи были специалистами по искусству: больше сотни художников, иконописцев, скульпторов и архитекторов – весь цвет московского авангарда 1920-х годов – погибли в декабре 1937 и январе 1938 г.