Сталин жил в нашей квартире. Как травмы наших предков мешают нам жить и что с этим делать

Страшная догадка о межпоколенческой передаче травмы посещает меня, когда вспоминаю о дедовой медали «За взятие Кенигсберга». Она означает, что он видел много такого, о чем долго нельзя было рассказывать. При его жизни, наверное, никогда. Много изнасилованных, покалеченных, убитых женщин (Рабичев, 2019). В чем именно участвовал дед Петя? Или не участвовал? Этого я, скорее всего, никогда не узнаю. В одном могу быть уверена: Восточная Пруссия на всю жизнь осталась в его памяти. Рассказывал ли он что-то папе? Полагаю, что нет. Я вздрагиваю при воспоминании о колготках и креме. Да, мое восприятие «испорчено» психоанализом (изучала кое-что). Слишком уж эти покалеченные вещи напоминали о растерзанных женских гениталиях и покалеченных мужских. Мог ли папа знать что-то о Восточной Пруссии? Это вполне вероятно. Он мог получить некую информацию посредством бессознательной трансляции. Может, он и не понимал, почему рядом с отцом чувствует себя неуютно, но наверняка замечал негативную реакцию отца при упоминании войны, ее окончания, Калининграда (Кенигсберга). Папа много чем интересовался и добывать информацию умел, если ему хотелось. Скорее всего, он не только чувствовал, но и знал…

Что-то пугающее случалось в моей жизни вновь и вновь. На платяном шкафу в нашей с сестрой комнате всегда были сложены какие-то бумаги и журналы. Однажды я зашла туда вечером в темноте, стала открывать дверцу шкафа, и сверху на меня посыпались газеты и письма. Я вышла из комнаты, чтобы выяснить: кто положил почту на шкаф? Никто не понял, о чем это я. Вернувшись в комнату, включила свет: никакой упавшей почты там не было. В тот вечер у меня была высокая температура… Дед Федор, если ты привидение, может, это были твои письма? И газеты, в которых была неправда? В реальной жизни твои письма, наверное, нигде не сохранились. А найти советские газеты, конечно, можно, ведь они безопасны, потому что надежно скрывают неугодные тайны.

Это был не единственный случай с «привидением». В другой раз (не помню, была ли у меня тогда повышена температура) я тоже вечером в темноте зашла в нашу с Наташкой комнату, собираясь лечь спать. Свет не включала, чтобы не будить сестру. Вдруг в темноте разглядела, что на моей кровати кто-то лежит. На подушке была голова; я нащупала волосы и в испуге выбежала из комнаты. Когда я стала говорить родителям, что на моей кровати кто-то есть и они спросили, кто это, я сказала: «Кажется, мальчик». Может, я потрогала спящую сестру? Маловероятно, что это была абсолютная галлюцинация! А если пофантазировать о привидениях – кто бы мог там появиться? Мой девятилетний дядя Коля? Но ведь призраки бестелесны, и я не могла бы его потрогать…

Моя семья была тоталитарной, как советское общество, в котором за нас делали выбор и после этого все голосовали «за». На одном из комсомольских собраний мне вздумалось «воздержаться». Просто захотелось проверить, что будет, если уж спрашивают, кто за, кто против и кто воздержался. Проголосовать «против» я не рискнула – это было бы слишком. На собрании присутствовала завуч по воспитательной работе. Она заставила меня встать перед классом и объяснить, почему я воздерживаюсь. Завуч обратилась к классу: «Может, она не хочет жить с вами одной комсомольской жизнью?» Мне пришлось мямлить какую-то чушь о том, что я не вполне поняла – за «дальнейшее улучшение» чего мы на самом деле голосуем. В общем, в результате мне расхотелось «воздерживаться» на собраниях до конца своей комсомольской жизни.

Чтобы «воздержаться» дома, тоже требовалось немало мужества, и я делала это нечасто. Вы понимаете, почему я в 16 лет не дала маме проколоть мне уши? Родители подарили мне серьги: как я мечтала – серебряные. Я поехала прокалывать уши, но на двери единственного в городе косметического кабинета висел огромный замок. Но я ведь так давно мечтала надеть серьги… Пришла домой и попросила маму проколоть мне уши. Мама сначала достала иглы. Перебрав все, выбрала «цыганскую» (то есть огромную). Задумалась и стала ее рассматривать. Потом сказала, что надо зажечь конфорку и прокалить иглу на огне. И тут я поняла: нет, не дамся. Заперлась в ванной и проколола уши сама. Правда, той самой «цыганской» иглой. Возможно, читатель подумает: мама, наверное, хотела всего лишь продезинфицировать иглу на газовой конфорке, перед использованием она бы ее остудила. Не уверена… Зная маму, я тогда сильно испугалась.

Я была уже студенткой, когда родители прочитали в газете (или увидели по телевизору) одну вещь, которая их крайне возмутила. Якобы какой-то американский педагог написал, что, если приемный ребенок не слушается, его надо разок хорошенько избить. Он испытает шок, и посыл до него дойдет. Мои родители оба сидели и возмущались: как можно бить приемного ребенка! Они не заметили, что я, их родная дочь, пребываю в шоке.