Старая актриса на роль жены Достоевского

Прохвост! Спорщик. (Бьет по клавишам.) Как это ни странно, ты описал мой знаменитый туалет из французской пьесы… Ох, как я сводила в нем с ума! ( Напевает шансонетку.) А в жизни… как я была скромна!.. Так скромна… Так скромна… как… Анна Григорьевна, сукин сын! ( Бешеный ритм рояля.) Ха-ха-ха!

Он . Старуха! Опомнись! Ты все – из чувства противоречия!

Она . И я всегда плевала на одежду! В двадцатые годы я содрала с окна плюшевую занавесь, прорезала дыры для рук и головы – и носила как зимнее пальто!!! Ха-ха-ха! (Бешеная музыка.)

Он . Старуха!

Она . В тридцатые годы на мне были блузка, беретка, юбка и спортивные тапочки! И в этом туалете всюду – и во дворец и на паперть! Мы были первые хиппи! Мы показывали пальцем на тех, кто наряжался! Мы их осмеивали! Революция отменила туалеты! Мы жили идеями, а не вещами. Мы были такие идейные, как… как… Как Анна Григорьевна, негодяй! (Бурная мелодия.) Нет, еще идейнее! Потому что это было суперидейное время! Ах, какой тогда был ветер! Ветер революции! Всюду выставки, диспуты! Всё – на улице! И всё бесплатно! Всё – для всех! Музеи, трамваи! Мы ездили на трамвае… Это было развлечение! Мы пели прямо из окон (Поет песенки двадцатых годов.) И впоследствии мой муж номер два…

Он ( стонет). Но у моей Ани был только один муж! На всю жизнь. А сколько их было у тебя, старуха? Сколько было номеров твоих мужей?

Она

. Это не важно… Потому что… Потому что я всегда любила только его… Только одного… как… как Анна Григорьевна, прохвост! (Бешеная мелодия.) Разговор окончен. Я готова сыграть Анну Григорьевну.

Он . Ну подожди, старуха, ну выслушай!..

Она . Бесполезно… Анну Григорьевну!

Он ( обольщая ). Как я любил Полину. Я уже погибал, когда видел «мучительный следок» ее ноги. Послушай, что говорит герой в «Игроке» о Полине… Это я говорил когда-то Аполлинарии: «… Не сердитесь, я просто сумасшедший. Мне стоит только вспомнить, вообразить шум вашего платья, и я руки себе искусать готов… Знаете ли вы, что когда-нибудь я вас убью. Не потому убью, что разлюблю иль приревную… А так просто убью… Знаете невероятную вещь: я вас с каждым днем люблю все больше – а ведь это невозможно!.. Скажите слово – и я соскочу в бездну… Человек – деспот от природы и любит быть мучителем. Вы ужасно любите!..» Полина была великая мучительница!.. Это и в тебе есть, есть! Я чувствую!.. Полина коршуном висела над Аниной жизнью… И до конца дней своих моя Аня умирала от ревности… Аня!.. Аня даже в дневнике не смела назвать ее по имени. Она называла єе (смешок) «особа»!

(Передает ей лист.) Ты только прочти, что написала Аня в тайном дневнике своем… И это в дни нашего свадебного путешествия! Читай!

Она . Я с листа не умею… Я начинаю волноваться.

Он . Брось, старуха, здесь никого нет!

Она . Здесь есть Я – и этого достаточно!

Он . Брось!.. Ты не можешь этого прочесть, потому что ты, красавица, никого не ревновала… Ревновали тебя.

Она . Мерзавец! (Лихорадочно начинает читать.)

«Среда. Одиннадцатое сентября тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года. Мне сейчас представилось, что эта особа приехала сюда, в Женеву, что Федя видел ее тайно, ничего мне не говоря… О! Они думали, что я ничего не знаю, смеялись бы надо мною!.. Нет. Никогда этого не будет! Я слишком горда! Потому-то я дала слово всегда наблюдать за ним и не доверяться слишком его словам! Положим, что это дурно, – но что делать. Я не могу быть спокойной, если так люблю Федю, что ревную его! Да простит меня Бог за то, что хочу шпионить моего мужа… Мне представилось, что он вместо того, чтобы ходить в кофейню читать газеты, – ходит к ней! Меня все это до такой степени поразило, что я начала плакать, да так сильно!.. Я сжимала себе шею, кусала руки и просто боялась, что сойду с ума! Я плакала Бог знает как и страдала невыносимо. Одна мысль об этой подлой особе, которая меня, вероятно, так не любит, что способна нарочно ему отдаться, чтобы насолить мне, зная, что это будет для меня горько. Неужели все мое счастье рушится? Господи! Я, кажется, умру, если… так будет!..»

Он . Браво! Я вижу… Ты умела ревновать к пустому… И ты тоже шпионила своих мужей, как… как…

Она . Как Анна Григорьевна, мерзавец!

Он . Да, но при этом ты любила себя, а она – меня.

Она (ледяным голосом). Послушайте, я никогда не просила ролей… Я только намекала…

Он . Ах, как страшно! И все, конечно, немедленно…

Она . Почему же? Бывали непонятливые. Например, я помню директора театра, который затеял гнусную интригу. Он решил передать понравившуюся мне роль своей потаскухе. Дело было на гастролях. Я направила свою гримершу в ближайший пруд – принести мне жабу. С жабой я поднялась к нему в номер, положила ее под одеяло. И чтобы божья тварь не страдала без привычной водной среды, я опрокинула под одеяло графин с водой!.. Ха-ха-ха!

Он . Полина! Типичная Полина!