Старший брат царя. Книга 2

— Настенька, внученька, не пара он тебе. Ватажник он...

— Не просто ватажник, а атаман!

— Все едино. Да и рано тебе еще, шестнадцати нет.

Опять обернулась к нему, темная тень по лицу прошла:

— Ой, деда, не рано! Боярин Афанасий, как выпьет вина, так смотрит — мурашки по коже... А люди царевы! Боярышня меня оберегает, дай Бог ей счастья. А ежели отлучится куда, и все...

— Так иди за повара Илью. Он сватов засылал уже...

— Не! За дворового не принуждай. Сам знаешь, какая жизнь у баб дворовых! И я насмотрелась. Боюсь.

Доволен Сургун иль не доволен, не поймешь.

— В кого ты такая гордая?! Смириться надо. С боярышни пример бери...

— Ой, деда! Чему учишь! Уж кто-кто, а я-то вижу, как смирение боярышне дается. Не приведи Господи!

— Ладно, ладно! Хватит провожать, беги обратно. Не ровен час, обидеть могут.

— Кто обидит?! Там на Сукромле бабы в прорубях стирают. Знают меня...

Замолкла Настя и вдруг вскрикнула. Сургун испугался даже: что стряслось? Но тут же заметил: навстречу им стрелец по тропинке бежит. Старик глазам не верит: Серега Шатун в синем терлике, мехом подбитом, при сабле. Колпак снял, поклонился ему и внучке:

— Многие лета здравствовать тебе, отец! И ты, Настенька, здравствуй!

Сургун не скрывал удивления:

— Здравствуй, здравствуй! Легок на помине! Откуда взялся, да в таком обличии? Святки, чай, прошли.

— Все узнаешь, отец. Тебя на пасеке гость дожидается. Поспешай. А мне дозволь два слова Настеньке сказать. Догоню тебя.

— Быстер, Шатун! Внученька, остаться с ним не боишься?

Из-под рукава взглянула на него Настенька, и понял старик,что радости ее меры нет и лишний он тут. Спросил только:

— Кто там ждет?

— Неждан от Ку... от Гурьяна.

— Ладно, я пошел. Господь с тобой, Настенька.

Серега догнал старика уже в лесу близ пасеки. Сургун рассердился:

— Брось голову морочить девке!

— Не морочу вовсе. Женюсь и к себе увезу.

— Куда? В лес, в шалаш?

— Может, и в лес. С тобой уедет.

Сургун рассердился всерьез:

— Я никуда не собираюсь!

— Соберешься. Неждан все растолкует. У него дело от Кудеяра. Тут такое будет!

— Ты меня не пугай. Я тебе так скажу: какой ты муж? Над головой твоей секира висит. Да еще вырядился. За одежку не по чину, сам знаешь, что бывает — сразу на сук или голову долой!

— Так ведь меня сперва поймать надо. Опять же, доказать надо, что я не стрелец. А я первый докажу, что я есть государев человек — сабля-то при мне. И ты пример мне — под секирой какой десяток ходишь, и ничего.

— Я петухом не ряжусь.

— Далась тебе моя одежка! Скажи лучше, много воев во дворце, когда царя нет?

— На тебя хватит. Чего затеваешь?

— Не я, выше хватай. Десятка два будет?

— Со сторожами и три наберется. С приездом государя поболе сотни станется.

— А не слыхал во дворце, — любопытствовал Сергей, — кого вчерась в пытошную привезли?

— Туда каждый день кого ни то привозят, дворня привыкла, ее это не касается. А дьяки и каты на разговор скупые. Ежели кто их расспрашивать начнет, тут же сам в пытошной окажется.

— А дьяки иль каты за стены двора выходят?

- Только в церковь разве.

- О! Вечерни каждый день бывают?

— Бывают, тебя ждут там. Чего-то ты осмелел, Серега? Иль поглупел. С тобой и до лиха недалече, жених! Тебе ж сказано, государь приезжает, сам к вечерне ходит. Тогда к селу близко не подойдешь, не то что в церковь.

— Потребуется, подойдем. Теперь иди один. Неждану про меня помолчи. Тут вот у меня лыжи. Я ушел.

— Куда же?

— Люди у меня на большаке. Какого-то сотника опального из Троицы в Москву повезут. Вот мы ждем, перехватить надобно.

— Уж не Юрия ли Васильевича?

— Кажись, так называли.

Синий терлик Сергея замелькал в поросли и скрылся.

3

Из трех десятков служителей Разбойного приказа царь Иван случайно приметил подьячего Ивашку Сухорукова за красивую и четкую скоропись. Был он высокого роста, худощав, летами постарше государя, бороду стриг клинышком. Кроме писарской способности, Ивашка обладал мягким, певучим голосом и никогда по сторонам глаза не пялил, смотрел либо в землю, либо в пергамент свой — все это нравилось царю.

Подьячие боялись ходить с царем на допрос. Иван нередко тут же после допроса приказывал читать запись. Другой раз дознание два-три часа длилось, а он помнил вопросы свои и ответы пытаемого. Сразу заметит промашку в записи и бьет чем попадя. Ивашкины записи пришлись царю по душе, и с тех пор многие пытошные дела не обходились без Ивашки. Но однажды и ему по спине палкой попало — перестарался. Пытали престарелого монаха за ересь. Поначалу он ругал государя последними словами. Потом замолк и повис на дыбе безжизненно. Пока каты приводили его в чувство, царь приказал прочесть запись. Ивашка принялся зычно вычитывать на разные голоса вопросы и ответы. Когда дочитал до того места, где монах, впав в неистовство от боли, начал поносить церковь и государя, царь нахмурился. Стоявший рядом с подьячим архипастырь дернул чтеца за рукав. Ивашка, увлекшись, понял сигнал по-своему, принялся читать потише, но все подряд. А государь взял пытошные клещи на длинной ручке и принялся охаживать ими недогадливого подьячего по спине.