Старший брат царя. Книга 2

Затем Сургун направился к осине с обломанной вершиной. Здесь дупло было на значительной высоте. Пчелы, не чувствуя угрозы, продолжали трудиться. По команде старика Кузька белкой взобрался на осину и на верхнем крепком сучке закрепил веревочную лестницу. По ней-то и поднялся Сургун. Теперь действовал по-другому: осмотрел дупло, легонько обстучал его, не вызывая беспокойства пчел. Закрыл вход в дупло лукошком и закрепил его лыком, а щели заткнул пучками травы. Потом, немного спустившись вниз, вскрыл дупло, как и на дубе. Однако вырубленную доску снимать не стал, а только приподнял снизу и заставил Кузьку держать смолистый дымный факел около образовавшейся щели. Напуганные пчелы набились в лукошко, в огне факела их погибла небольшая часть. Сургун отнял доску, принялся выламывать соты и складывать их в бурдюк, повешенный рядом. Помощники, пристроившись на суку, отгоняли кружившихся пчел дымными факелами.

На этот раз Сургун взял только часть сотов, примерно половину оставил в дупле. Заделав вырубленный люк, он сдвинул лукошко так, чтобы пчелы могли свободно перебираться в улей. Спустившись на землю и убрав наполненные сотами бурдюки в кусты, он предложил пойти к озеру. Его здорово покусали пчелы, досталось и Кузьке и Юрше. Нужно было умыться и натереться настоем гвоздики, который имел с собой Сургун.

— Отмывайтесь, чтобы пчелиным ядом не пахло, на него пчела летит, погибшей подруге помочь спешит. А гвоздичный дух им не по нраву.

Прервав поучение, Юрша спросил Сургуна:

— Почему ты пчел на дубу не сохранил, как на осине?

— Тут на осине семья сильная, меда ей оставил в достатке, легко перезимует. А на дубу семья слабая была, хоть медом богатая. Если б я потревожил ее, она зиму не пережила бы.

До вечера осмотрели еще два дупла. Одно не тронули, а из другого выкурили пчел и взяли много меда... Сургун радовался:

— Мед тут лечебный, липник кругом. На будущий год, живы будем, весной десяток колод поставлю, медом и медовухой все ватажки обеспечу.

Эта первая ночь на пасечной луговине запомнилась навсегда... Заснув, Юрша увидел себя в Москве, в тронном зале. Кругом бояре и думные дьяки. Присмотрелся — под высокими шапками бояр знакомые лица Гурьяна, Демьяна, Неждана, Сургуна... А он сам в царственном одеянии шествует по ковровой дорожке к трону. Оступившись на тронной ступеньке, встрепенулся и проснулся... Шалаш. У входа — потухающий костер и ставшие привычными уханье и мыканье ночных птиц в лесу и на озере.

Юрша перекрестился: «Господи! К чему б такой сон?! Никогда даже в помыслах не было ничего подобного. И вот на тебе! Наваждение? — И тут же сонмище вопросов: — Может, давно пора подумать? Чего хочешь? Как жить дальше? Всю оставшуюся жизнь мыкать у ватажников? Ждать, когда атаманы выгонят или, того хуже, — расправятся как с неугодным...» И ни одного ответа на эти мучительные вопросы.

Залитый луной вход в шалаш загородила фигура Сургуна. Старик, оказывается, тоже не спал, он принес охапку лапника и веток с зелеными листьями, присел возле костра и принялся подкладывать в огонь веточки, а чтоб побольше надымить, сбивал вспыхнувшие языки пламени. Юрша поднялся и подсел к костру. Старик, увлеченный своим делом, казалось, не заметил его. Дым поднимался тугим жгутом и разрезался пополам: половина завихрялась внутрь шалаша и шевелилась вверху темным облаком, другая — вырывалась наружу и поднималась пепельным столбом к полной луне.

Сургун сказал будто про себя:

— Ночью спать — во здоровье, а много думать, мало спать — во вред себе. — И, повернувшись к Юрше, сочувственно спросил: — Иль комарье грызет?

— К комарам привык... Сон увидел, вот и проснулся... — И неожиданно для себя под внимательным взглядом Сургуна рассказал все, даже о не дающих покоя вопросах.

Сургун то ли спросил, то ли согласился:

— Что ж, может, вещий сон? Все от тебя зависит, князь.

— От меня?! А совет атаманов? Там, говорят, походя вешают неугодных.

— Бывает, и вешают. Но только большим делом людей в руках держать можно. Да и погибать не страшно, ежели себя правым считаешь.

Юрша задумчиво возразил:

— Делом, говоришь?.. Однако ж любое дело считают правым, другие — наоборот. Тот, кто будет вешать, уверен, что его действо — правое. И те и другие проливают кровь за одно и то ж.

— А все же большинство отдает живот за того, кому крест целовали, не ведая о сути дела.

— Так в том ничего худого нет. Атаман иль там воевода ведет, а ватажники или ратники должны стоять за того, кто ведет. А вот что ты скажешь о воеводе, кой не ведает, против кого идет сам и куда ведет людей? А, князь, чего ж молчишь?

— Соображаю: почему ты вокруг ходишь, прямо не спросишь? Выкладывай. Какое слово от меня услыхать хочешь?

— Хочу. Ты ведаешь, князь, что Гурьян и присные хотят видеть в тебе большого воеводу сил Кудеярова братства...

Юрша перебил:

— И эти силы должны идти на Москву? Верно? А я — по ковровой дорожке к трону, вы — в боярство?!