Старый шут закон

Но едва эта мысль сформировалась в его мозгу, как он возмущенно отбросил ее. Не далее, как в понедельник, обдумывая, браться ли ему за это дело, он твердо решил перестать нянчиться с Сибил. И не только ради себя, но и ради нее самой — это главное. Ему необходимо начать более деятельную жизнь, а ей обрести хоть подобие уверенности в себе, которую излучает такая женщина, как… Барбара. Что из этого выйдет, он не знал. Пусть это будет пробой. Быть может — кто знает, — и в Сибил забьет источник силы и мужества…

Пол повернулся к Джо.

— Чего мы ждем? — спросил он.

Джо загородил ладонью край стекла и задул лампу.

Глава 7

Соглядатай

Вышагивая взад и вперед перед домишком Ковачей, Оливер Эллсберг вдруг подумал, что его задание напоминает старую детскую игру «не отставай от ведущего». Если типу, которого ты охраняешь, взбредет в голову спуститься в бочке по Ниагарскому водопаду, то хочешь не хочешь, а лезь за ним. Он не спит, так и ты круглые сутки глаз не смыкай. А прошлой ночью Оливеру не удалось выспаться — до утра хлопотал с Джен около девочки. Доктор, лежебока чертов — ноги бы у него, что ли, отвалились подняться и прийти к ребенку, — объяснил по телефону, что это круп, но Олли не очень поверил. Джен когда-то болела туберкулезом, и он жил в постоянном страхе, как бы не проглядеть болезнь у девочки. Вообще-то, коли в роду чахоточные, лучше детей вовсе не заводить; Олли с самого начала так и решил, но Джен, хитрюге этакой, приспичило доказать, что она может родить не хуже всякой здоровой, и в одну прекрасную ночь она так заморочила ему голову, что не успел он, как говорится, глазом моргнуть, а на свет уже появилась Джен-младшая (только не Дженевив, как мать, а Дженифер, потому что Джен-старшая терпеть не могла свое имя). Но главное, Дженни оказалась такой милашкой, что он с легким сердцем простил жене надувательство.

Простить-то простил, а все же страх перед чахоткой не давал покоя; порой он даже подумывал, что все-таки не стоило заводить дочку. Впрочем, взять хоть того же мистера Шермерхона: болела же туберкулезом его жена, а сын у них уже взрослый, и с легкими все в порядке.

Этот Шермерхорн — парень что надо, настоящий джентльмен; пока они сюда ехали, он то и дело угощал Олли сигаретой или кока-колой и при этом нисколечко не важничал, а за ленчем они болтали о своих старушенциях, как все люди, хотя и не совсем так — ведь мистер Шермерхорн ни разу не сказал «старушенции», а все только «миссис Эллсберг» да «миссис Шермерхорн». Человек университет кончил и не стыдится это показывать: разговаривает культурно, безо всяких там «будь спок» да «наше вам», не чертыхается и к тому же нос в чужие дела не сует, не то что Хогарт, который сначала все допытывался у Оливера, сколько тот получает у себя в участке, а потом так зацокал языком — дескать, хоть тут же заваривай забастовку.

С мистером Шермерхорном как-то забываешь, что не обучался вроде него в университетах, и сам чувствуешь себя джентльменом. Провел с ним всего день, а уже хочется верить, что и ты когда-нибудь выбьешься в люди, заведешь и шикарный «бьюик», и большой дом на вершине холма, откуда весь город видать. Вот только диву даешься, с чего бы такому человеку впутываться в это паршивое дело — с убийством шерифа, бунтами и заговорами. Поговаривали, правда, будто он ввязался по доброте душевной; красные, мол, заговорили ему зубы, что раз у них ни гроша за душой, так и не видать им справедливости… да какого черта! Тоже, нищие нашлись… Крыша-то у каждого над головой есть… Конечно, такая вот хибарка, вся в щелях, что даже свет сквозь стены просвечивает, — это не бог весть какое шикарное жилье, а все же получше тех развалюх, каких Оливер насмотрелся в трущобах да в поселках безработных. Сопли пораспускали, а им тут, видите ли, и продукты задаром раздают, и общественные работы для них завели, улицы там подметать, или парки, или еще что; да сравнить с тем, как его старик в двадцатом году маялся, так эти просто с жиру бесятся. Отец, тот часто рассказывал, как вернулся с войны домой, и ни тебе работы, ни пособия, и всем на тебя плевать. С тем времечком сравнить, так у этих не житуха, а чистый праздник, да что там, почти у каждого своя машина есть, правда, все больше старые колымаги — на ходу разваливаются, а все ж ездить можно. Взять хоть ту слепую мексиканку, которую он в пятницу вечером еле вытащил из разлившегося ручья, — уж на что кажется бедной, а ведь и у нее собственная машина. Да если она и впрямь помирает с голоду, так чего бы ей, спрашивается, не продать свой автомобиль?