СТАТУС-КВОта

Совесть у Евгена была. Тренер с его нормальной амбицией и долгожданной, выстраданной целью был кристально прозрачен и понятен. Его было жаль. Но здесь столкнулись лбами три железных обстоятельства: надежда тренера – с одной стороны и премьера оперы – с другой. К последней примыкала не менее железная нужда в деньгах. Все более неприемлемым грузом наваливались ночные разгрузки вагонов – заработки. Они ломали как оперу, так и вечерний спорт, а самое главное – ночные занятия на фортепиано.

Именно потому Евген выбрал совпадающий по срокам с чемпионатом зазыв в Куйбышевский стройотряд: заработка вкупе со стипендией должно было хватить на весь последний дипломный год – без ночных вагонных разгрузок. От родительских денег Евген отказался с первого курса: зарплаты отца хватало с натягом от получки до получки, мать ходила в одном пальто пятую зиму. У младшей сестренки Вальки не было зимних сапожек. Отец давно забыл, что такое новый костюм.

– Совесть у меня есть, Геннадий Иванович, – сумрачно и покаянно отозвался, наконец Чукалин, – сознаю всю глубину моей подлянки. Но не могу организовывать еще большую подлянку шестнадцати солистам и сорока хористам. Мы год работали над оперой. С нами будет впервые задействован симфонический оркестр филармонии, у меня нет дублера такого же уровня. И петь на премьере моего «занюханного Гремина» больше некому.

Омельченко смотрел на Евгена глазами больного ОРЗ лося. Он сделал еще одну, отчаянную попытку: пошел с этой дикой ситуацией к декану. Тот, сделав несколько звонков, вызвал Чукалина.

– Ты понимаешь, что ломаешь тренера Омельченко через колено? – не глянув на Чукалина, вертел перед собою карандаш Щеглов.

– Я бы употребил, Евгений Максимович, не столь драматичное выражение. Я просто сдвинул апогей его карьеры всего на год.

– То есть?

– За мной настырно прет второкурсник Глобов. Даровитый, упертый пацан со спортшколой за плечами. Через год, он сделает все, что делаю я. И выиграет Союз, а потом может и Европу.

– Ты действительно не можешь ехать на сборы? Или… не хочешь? – Щеглов, наконец, поднял глаза, обозревая супермена, на коем схлестнулись интересы знаменитого на весь Кавказ Грозненского оперного театра и не менее известного поставщика мастеров на чемпионаты Омельченко. Которому жутко не повезло с самым перспективным кадром.

– Поставьте себя на мое место Евгений Максимович. Выезд на сборы и три премьерных спектакля наложились один на другой. Надо выбирать. Меня неким заменить в коллективе, который работал над оперой год.

– Ну-ка сядь, – ткнул пальцем в кресло декан. Переспросил. – Так ты не можешь или не хочешь?

– Я уже объяснял…

– Не ври мне, мерзавец, – сумрачно вломился в тираду декан. – Терпеть ненавижу, когда мне врут, даже супермены. Я этого не заслужил.

– О чем вы?

– Тебя ведь можно заменить на премьере: я переговорил с вашим Соколовым. И он вымучил из себя признание, что есть еще бас, Стадниченко. И если уж такая в тебе нужда…

– У Омельченко тоже есть Глобов, – вспухли желваки на скулах Евгена, – тогда в чем проблема? Шлите на Союз этого пацана, а у нас споет Стадниченко.

– А ты ведь просто не хочешь ехать, – озадаченно открыл для себя истину декан, – яэто нюхом чую. В чем дело, Евген? По Союзу не наберется и пятерки акробатов, одолевших двойное сальто согнувшись. Ты же работаешь ультраси: первое, прогнувшись, второе согнувшись. Такое одолели только в цирках мирового класса. И то с трамплина. У тебя бешеный потенциал. Тебе же по силам и двойное прогнувшись! А это будет супер-ультра-си. Еще годик потогонки и…

– Да делаем мы его, Евгений Максимович, – досадливо усмехнулся Евген – раз пять крутили.

– Что? Двойное прогнувшись?

– Ну.

– Та-ак. Карбонарии хреновы. А чего молчит Омельченко?! У меня под носом вылупилось супер ультра си, а декан ни в зуб ногой про это.

– Я попросил не говорить.

– Не понимаю. Ты что, в самом деле хочешь похерить свою спортивную карьеру? Чемпионаты Европы, Мира, весь мир под крылом самолета, газеты, банкеты, машина, квартира, цветы слава, а потом тренерство в сборной или цирк. Можешь уйти с такой акробатикой в любой цирк. Ты, часом, не мазохист, Чукалин?

Щеглов с острейшим любопытством буравил глазами эту неподатливую, виртуозно состряпанную природой и Аверьяном особь. В которой колобродили не расшифрованные рефлексы.

– Тут есть изнанка – наконец отозвался Чукалин – ежедневные пять часов тренировок, страх перед падением, наползающий возраст. А главное – статус шестеренки, которую вставили пожизненно вертеться в заведенной спортмашине.

– А ты как хотел, без изнанки?– Вкрадчиво и хищно ощерился трудоголик Щеглов – на шармачка ведь ничто не дается, ты думаешь в консерватории, потом в опере нет изнанки? Одни овации с цветуёчками? Заблуждаешься парень. Там разблюдовка похлеще и поподлее чем наша: постоянный страх потерять голос, не пять, а десять часов каторжной работы, спектакли и гастроли. А на гарнирчик – склоки, сплетни, самодур режиссер с бодуна или с левой ноги… Наступающие на пятки дублеры из второго состава!

– А вам это откуда знать? – удивился Евген.