СТАТУС-КВОта

Девятого января 905 года в черный полдень полярной ночи рассыпанные под леденящей порошей тундры семьи оленеводов парализовано замирали, задрав в испуге головы. Недвижимо застыли сотни ненцев, нивхов, саамов и якутов.

В бездонной, звездной выси свистела и секла по лицам вьюга. Над нею зарождался яростный пожар цветных сполохов. Небывалым огнищем на всем размахе Млечного пути, от Мурманска и до Якутска полыхало, переливалось игольчатое многоцветье полярного сияния: мать – Ноосфера вела казачий эгрегор к подножию Перунова трона, растекшегося под Полярною звездой.

В несметной стае душ казачьих означился и свой вожак: Григорий Сковорода – поэт, мудрец, философ, богознатец, обретший в чертоге небесном статус Мирознатца. Ему и предстояло ныне соло в унисоне пассионариев людских, отряхнувших с себя земной прах, стерильно обновленных в столетиях чистилищ.

Григорий знал, о чем и как поведать Владыке общую мольбу. Но комариным, неразличимым писком в межзвездьи исчез бы зов его Владыке, не долетев и до подножия трона.

Вот потому и размахнулась на пол неба Ноосфера, озабоченно баюкая в цветных сполохах эгрегор, готовясь миллионнократно размножить казачьим хором зов Григория к Владыке.

– Владыко – Огнебог! – собрался с духом и воззвал Сковорода к Перуну и советникам его асурам. Дублированный Ноосферой мыслеунисон казачий полыхнул над тундрой, лизнув кроваво-желтой зеленью протуберанцев малицы и кукашки (верхняя меховая одежда якутов) заполярного люда, острия рогов оленьих, задымленные жерди чумов и яранг, да вздыбленную на загривках шерсть у псов.

– Дозволишь ли нам изложить мольбу к тебе? Ты слышишь нас?

– Слышу. Излагайте. – Полоснул ответ взвихренным ультразвуком по россыпям обмерших человечьих тел. Шарахнулись вразброс, увязая по брюхо в снега, стада, завыли псы, царапая когтями хрусткий наст.

– Мы поклонялись солнцу РА – три расы на творении твоем планете KI – земле. Три совершенных расы: асуры, атланты и гиперборейцы. Их разум был могуч, вливаясь в плазму РА. Оно в ответ подпитывало нас, снабжая огнемыслью человечью сущность.

Вот почему и наша огнемысль и плазма солнца обозначались нами как одно и то же – под именем «тайджасси». И цвет ее струился ультрафиолетом.

Но шли века междуусобиц и разум солнцеликих, иль Дасуней, измельчал. Три ядерных войны ввергали KI в пучины катастроф. А войны разжигал пришелец, гость с Нибиру Сатан – Энлиль иль Бафомет. Сей Чернобог, дав свои гены двум хирургическим творениям: Адаму с Евой – стал отвращать наш лик от солнца. Мы жили заповедями испокон по Кону, канонами пророков – мудрецов. И только Вече в племенах людских нам диктовало распорядок жизни, и усмиряло распри.

Но Бафомет вмешался, и заменил наш Кон Законом, отбросив за пределы Кона терпимость, логику, любовь. Вся власть верховная волхвов и посвященных им спущена была с высот и отдана парламентской, продажной черни. Та стряпает теперь за мзду подлейшие законы, чтобы надеть их хомутом на шею своему народу, тем самым охраняет воровской гешехт паразитарных. Прости охальный мой язык, Владыко, но куртизанки и гетеры Рима, распутнейшие бляди-проститутки – невинные младенцы рядом с депутатским сбродом, отринувшим честь, совесть, стыд.

Энлиль, плодивший племена Хабиру от Адама с Евой, вытравливал из памяти людской пророков: Има– царя из Аркаима, Дажьбога, сына Богумира и твоего посланца Буса– Белояра. Извращено Сатаном было учение Христа устами фарисеев, потомков Хам-Мельона. Искажены послания Твои: и Библия и два Завета, где торжествуют ныне догмы рабства и холуйства, где главное: не путь к Тебе, достаток, лад любовный, не творчество, а – нищета и рабская покорность пред власть имущим самодуром, который, якобы, от Бога.

– Слышь, Гришь, не сипети! – прорвало рокотом Владыку – эк напылил в чертогах! Всех так и тянет в суесловие. Ты б проще и предметнее изложил претензию свою. Конкретикой владеешь? Аль так и будем мы жевать сие давно известное мочало?

– Само собой, конкретикой владею, Отче, – изнемогая, вякнул запевала, запотевая фибрами души. Их прихватило тот час стужей, колюче-белым инеем кристаллов. – Да ведь и ты хорош, Владыка, так рявкнул укоризну, аж дух перехватило. Не обессудь, со страху обмочился.

– Чего ты там пищишь? Не слышу! – умерил глас Владыка, поскольку, очарованно зардевшись, не подключила эгрегор казачий Ноосфера. Но, спохватившись, сделало сие тотчас же. 

– Не гневайся, Перунько. Так рявкнул ты, Вашбродь, на воина твово, что Гриша обмочил небесные портки со страху, – чеканно, по солдатски, в унисон отбарабанил эгрегор казачий. И долго слушал с наслаждением вселенский гогот грозного Владыки в чертогах лютой стужи.

С неистовым размахом бесновалось сполохами цветными небо, расцвечивая киноварью чеканность петербургских шпилей, кресты церквей над Омском и сахарные пики гор Аляски. Металось громовое эхо над россыпью жилищ славянских. И успокоилось не скоро. Потешил эгрегор Перуна.

 – Ну, продолжай, солдат, – вернулся Громовержец к делу.