СТАТУС-КВОта

Гимлер: Это должно было состояться в Бургундии. Франция свела эту страну наук и искусства до уровня заспиртованного придатка. Мы сделали бы из нее самое суверенное на планете государство под покровительством Германии – с собственной армией, законами, монетой, почтой – образцовое государство SS. В нее должны войти Романская Швейцария, Пиккардия, Шампань, Фран-коте, Эно и Люксембург. Официальный и единственный язык – немецкий.

Править будет только SS, советовать, подсказывать в управлении – разветвленное общество Аненэрбо.

Вопрос: Какова могла быть социальная структура вашей Бургундии?

Гимлер: Внизу – каста побежденных иностранцев, рабов для самых низших нужд. Выше – дрессированные исполнители из лучших специалистов планеты. Еще выше – класс господ и членов партии SS. Над ними на самой вершине те, кто их фильтрует и назначает.

Вопрос: Те, кто назначают, находились в самой Бургундии?

Гимлер: Они всегда за пределами.

Вопрос: За пределами чего?

Гимлер: Любых государств и наций.

Вопрос: Кто они?

Гимлер: Я уже отказывался отвечать на это.

Вопрос: Я настаиваю на ответе. Кто они?

Гимлер (в сильнейшем возбуждении): Мне запрещено…

Вопрос: Кто они? Отвечайте.

Гимлер: Э-н-н-лиль (с ним конвульсии. Во рту хруст. Он раскусил ампулу с ядом. Ее не удалась найти при обыске.)

Конец допроса.

ГЛАВА 23

Лето перед пятым курсом распахивало свои зелено-знойные двери.

Сдав последний экзамен, новоиспеченный пятикурсник спортфаковец шел к факультетской доске объявлений. Декан Шеглов любил подбрасывать сюрпризы своим руконогим охламонам, загодя нарабатывая для факультета летнюю программу.

Доска объявлений азартно зазывала: в геологическую экспедицию на Тянь-Шань (нужны рабочие, подсобники с КПД в одну лошадиную силу); в турпоход по Закавказью со спуском на плотах и собственной заднице по горным рекам и камням; в стройотряд Самарской области и т. д.

Само собой, все эти зазывы адресованы были к среднестатистической спортивной шалупони факультета, барахтавшейся в промежутке между третьим и первым разрядами по спорту. Но никак не касались спецгруппы Аверьяна, давно работавшей на Российских и Союзных соревнованиях в ранге мастеров. Бандурин укатил на сборы в Мариуполь перед чемпионатом страны по штанге. Гучигова прибрала в летний спортлагерь областная сборная «Динамо» по вольной борьбе.

Витек Большов и вовсе парил в спортивном поднебесье: готовился к олимпиаде в сборной Союза по прыжкам в высоту, вместе с Брумелем и Шавлакадзе: он-таки одолел заветные 2.07., используя психологический трамплин Чукалина.

Евгена уламывал тренер Омельченко, перемежая свирепый напор с плачем Ярославны: надвигался решающий для Омельченко чемпионат Союза по акробатке. Но Чукалин, один из самых перспективных мастеров Кавказа, уперся рогом и ехать туда не хотел, вогнав в остолбенение, как самого Омельченко, так и областной спорткомитет. Оттуда таранно и ежедневно прессовали бедного Гену, чей порожденец и фанфарная надежда номер один республиканской сборной Чукалин, вдруг обернулся упертым козлом на узкой жердочке.

– Да пойми ты, дурья голова: у тебя все на мази! С твоей программой обеспечено первое место в тройке призеров. А это – сборная Союза и значит, ты автоматом залетаешь в чемпионат Европы через полгода! – накаленной, жалобной яростью доставал Евгена сложенный, казалось, из одних шарниров Омельченко, свирепо отбрасывая с глаз белесый чубчик.

– Я это понимаю – непробиваемым, любезным истуканом с острова Пасхи, неподъемной скифской бабой сидел перед тренером Чукалин.

– Он понимает… Ни черта ты не понимаешь! Е-вро-па! Только там можно схватить «заслуженного»!

Зазывно и близко, до сердечного спазма маячил перед Геной Омельченко золотой манок, вершина его карьеры: стать тренером чемпиона Европы, заслуженного мастера спорта и лет семь мотаться с ним по чемпионатам. Это высший пилотаж, итоговый пик любого тренера переферийщика, а если станет чемпионом Мира – на осмысливание этого не хватало нервов. И все так реально с этим упертым мудозвоном… с его толчковой, бешеной силой ног, резкостью реакций и непостижимо – обезьяньей координацией в воздушных пируэтах.

– А зачем мне «заслуженный»? – угрюмо и непонимающе вопрошал Чукалин.

– Что значит зачем?– фальцетным сипом взрывался тренер. Отказывалось понимать Чукалина вконец остервенелое тренерское естество Геннадия.

– Мы что, зря с тобой четыре года уродовались, четыре лонжи стерли, три ультра-си в связки затолкали, бочки пота пролили? Это все зря, все псу под хвост?

– Геннадий Иванович, убейте, не могу, у меня через неделю Гремин в премьерной опере и два спектакля.

– Какая… к чертовой матери опера?! – плачуще рычал, стонал Омельченко. – У кого из нас поехала крыша? Да что ж ты сравниваешь член ослиный с дамским пальчиком? Ты поймешь, наконец, когда-нибудь: заслуженный мастер спорта и твой занюханый Гремин в опере – идиотизм их даже сравнивать!

– Женька, ты меня режешь без ножа, бандитски убиваешь! Совесть у тебя, садиста, есть?