СТАТУС-КВОта

– Оставьте дешевые жесты, полковник, все это читано в бульварных романах – сказала Глинка. Погладила Рачковского по голове. – Бедный Йорик, шут жидов. Ждите. Я вызову вас, явитесь ко мне с теми «Протоколами», из-за коих я была вами пристрелена и брошена, как грязная шлюха. Во мне бунтует ненависть и омерзенье при виде вас, но мы обсудим вашу службу у престола. Вашу безупречную и безмолвную службу. В противном случае я раздавлю вас докладом обо всем случившимся императору. Через его матушку. Идите.

Полковника трясло, он давился рыданием.

– Вы научились так картинно содрогаться, – жестоко, нервно осеклась голосом фрейлина. – Но это слезы крокодила. Я, как никто, знаю им цену.

– Юстинушка… ты существуешь… простите сударыня эту истерику… я был мертвец. Я тогда струсил. Вы воскресили мертвеца. Молю лишь об одном – не гоните от себя пса. Отныне я ваш сторожевой пес, готов лежать на тряпке у вашей двери. Мне не нужна ни кость с вашего стола, ни взгляд, ни прикосновение. Я с ликованием, восторгом, удовлетворюсь лишь мыслью, что вы живы, что вы там за дверью, и из под нее течет мне в ноздри запах вашей кожи и звенит райским колокольцем ваш голос. Отныне это высшее блаженство. Вы живы, голубушка, вы живы, благодаренье Богу!!

– О, Господи… за что такая мука, – она заплакала. – Мне это слушать после того, что было…

– Я с обожанием повторяю: Господь вас сохранил. И я отныне раб ликующий, ваш Цербер, готовый клыками глотки рвать всем, кто посягнет на вас и на престол. Я много знаю, сударыня и очень многое умею. Теперь я воскрешен для службы вам и трону. Простите. Мне надобно идти с докладом к императору.

Он поцеловал край ее платья. Стремительно поднялся, вытер слезы. Ушел – летящий над паркетом. Но через несколько шагов, остановившись, оглянулся. Встал на колени, низко, как иконе, поклонился ей, смотрящей во след. Исчез за поворотом коридора.

– Ваше императорское величество! – озвучил свой приход Рачковский. Он стоял перед царем. Дрожала каждая клеточка воскресшего к бытию полковника. Вина терзала память, отягощенную хладной бойней. Восторгом освещалась та же память, непрестанно воскрешая облик только что обретенной, ожившей Глинки.

– Вы истерзано смотритесь, полковник, – озабоченно отметил царь – впрочем, и я, наверное, хорош, в это чудовищное утро.

Встал боком к зеркалу. Скосил глаза. Мизинцем прикоснулся к шелку бороды, пригладил ус.

В мозгу Рачковского прорвавшись из глубин, с ехидной неприязнью пшикнула мыслишка: «фанфарон».

Но, ужаснувшись, раздавив ее, с благоговением ринулся Рачковский в служебное русло доклада.

– Толпа рассеяна, государь. Генерал Трепов руководит поисками и арестом священника Гапона. Он скрылся.

– Чует кошка, чье сало съела. О раненных и убиенных, надеюсь, первоочередная забота проявлена?

– Так точно, ваше Величество. На площади около полусотни санитаров и похоронных команд.

– А что зачинщики? Гапон ведь не двужилен все соорудить, и столь объемно организовать.

– Вы правы, государь, – собрал всю волю, закаменел в решимости полковник – более того: Гапон лишь пешка в чужой глобальной игре и разрушительных замыслах.

– Вам ведомы такие замыслы? – поднял скобкой брови и озаботился монарх.

– Мне известна существенная часть из них. Особенно та, что связана с заговором барона Альфонса Ротшильда и премьера Витте.

– Но отчего не посвящен я, не знает Трепов об этом Ротшильде? Вы назвали Витте…что за ним?

– Генерал Трепов не допущен конструкторами заговора в суть всего замысла. А нынешняя бойня – лишь малое начало его.

– Что значит «бойня»? – повернул голову, поджал губ император. Воткнулся льдисто-хладным взглядом между бровей Рачковского – вы с Треповым руководили не отражением, и не разгоном бунтовщиков, а лишь вульгарной бойней? Я должен понимать вас так?

– Вы изложили происшедшее сегодня абсолютно точно государь. И я заслуживаю разжалованья и ареста. Но пред этим – офицерского суда чести. За трусость и безволие.

Царь был растерян.

– Позвольте… Петр Иванович… отказываюсь верить в суть произнесенного: разжалование и суд чести?! Откуда сие самобичевание? Вы изложили ваши доводы и э-э-э… подозрения в рапорте Трепову?

– Нет, государь, не счел возможным.

– Да отчего? Какая – то абракадабра. Вчера вы с генералом запросили у меня предельных полномочий на пресечение бунта. Я их вам дал. И вот сегодня узнаю, что был не бунт и не разгон его, но бойня! Извольте пояснить, что стряслось за сутки. Какие метаморфозы так развернули полковника Рачковского?

– Государь! Не смею занимать время императора всея Руси ничтожным изложением личностных причин. Но именно они диктуют сиюминутную решимость.

– Не мне, так Трепову. И, прошу вас, подробнее.

– Ваше величество… я готов к аресту и к суду. За малодушие и трусость. Но не готов делиться с Треповым всей правдой, накопленную мною в контрразведке. Карьерный рост столь важен генералу, что мои доводы в рапорте будут использованы и искажены им для раздувания своей карьеры. И лишь в последнюю очередь – для безопасности трона Романовых.