СТАТУС-КВОта

Внизу в метровой близости от ступней река кишела рыбой. Нерестовые стаи рвались вверх по течению – к нерестилищам. Тугие, набухшие икрой туши кутума, теряя чешую, продирались из моря в реку сплошной, хрустко шуршащей лавиной. Вода, нафаршированная серебряной рыбой, взрывалась ртутной брызгой под яростными шлепками хвостов, обдавала ноги Властелина холодным, хлестким душем.

Ядир повернул голову к лесу. Взгляд наткнулся на груду неподвижных тел в тени необъятного тополя. Его охрана накануне бесшумно прошлась дозорным гребнем вдоль берегов нерестовой реки. И вычесала из леса с десяток двуногих браконьерских гнид. Затем усыпила их на сутки, свалив тела недвижимой грудой в тени вековой белолистки.

В это же самое время кирпичом на голову Управления Каспийской рыбоохраны упал приказ из Москвы: собрать в Махачкале весь оперативный состав инспекторов в здании Совмина. На семинар. Который проведет зам. Министра Минрыбхоза СССР, ибо Самур извивался икроносной жилой по границе Дагестана и Азербайджана.

Ни души не наблюдалось теперь по берегам реки, в ее устье и на полупресной акватории прибрежных морских вод.

Пустынно-благодатным нежился перед Ядиром вековой бор, на время стерилизованный от человеческих бацилл.

Вкрадчиво и одиноко прошипев днищем по песку, ткнулась в берег тугим носом лодка. Шагнул на борт и грузно спрыгнул в воду Кокинакос. Взял увесистый простынный сверток у сестер, вынес на берег. Нагнулся, уложил обвисшую тяжесть у ног.

Сестры сели на борт, спустили ступни в воду. И разом спрыгнули, синхронно заверещав: соленая прохлада моря, чмокнув, скакнула по ногам к промежностям. Держась за руки, раскачиваясь, зашагали самки к сыпучей, долгожданной тверди, тараня разноцветными лобками стихию – привычно, как это делали всю жизнь.

…Кокинакос, разогнувшись, гмыкнул: повизгивал, подпрыгивал задком на упругом борту Лабух с балалайкой у груди. Соленая, глубокая жуть плескалась за бортом, готовая заглотить зверька с его ушастой головенкой. Зверь зыркал умоляюще из под голых век на великана кока:

– Коки, ты же знаешь, что надо сделать!

 – А что-о? – лениво растопырив ноздри, всосал в грудь лесную благодать вальяжный греко-повар.

 – Ну Ко-о-ки! – плаксиво и капризно взвыл гибридный виртуоз. – Я заору, придет начальник стражи и надерет за меня твою толстую жопу.

 – Твою тощую, а не мою, – поправил с удовольствием садист, – за хипеш при Владыке.

 – Ты ж не садист, товарищ Ко-о-оки! – уже в полнейшей панике скулил шимпанзе.

 – Не бзди, макака, – кок проурчал, наслаждаясь властью, – не пройдет и часа, как сниму.

 – Ты хам, геноссе Кокинакос, – дрожащей, оскорбленной хрипотой опростался виртуоз, – я классик шимпанзе, а не макака! И если ты еще раз…

– Я щас уйду, мартышка, – лениво пригрозил мучитель, – а ты засохнешь на борту, как слизень на припеке.

 – Ну Ко-оки, ну голубчик! – рыдающе взмолился музыкант.

– Греки – племя особое. Хочешь грека использовать задаром?

 – Ты меня жутко удивляешь, Коки! – прервал панический скулеж и оживился виртуоз, – когда я не расплачивался с тобой по самые ноздри? Едва стемнеет, после службы, я сбацаю для Кокинакоса «Сертаки» в обработке Паганини. А за церемохочку торта – «Семь-сорок» впридачу.

 – Ну то-то. Тогда о кей, горилла.

Кок взял под мышку шерстяной комок с драгоценной балалайкой и снес на берег.

…Ядир на берегу, не оборачиваясь, протянул назад, за спину руку. Из-за фиолетово-зеленого куста вереска вынырнул охранник – с блестким лезвием трезубца на полутораметровой деревянной рукоятке. Вложил древко в руку Властелина. Шагнул назад и растворился в махровой зелени.

У ног Владыки клокотала битва за каждый сантиметр водного пространства. Рыбий поток остервенело гнал вверх по течению великий инстинкт продолженья рода.

Ядир присел. Вздел вверх полированное древко с насечкой, увенчанное сталью. И, утробно хекнув, вонзил с размаха трезубец в горбатую хребтину кутумной самки.

С натугойвыдернул из месива у ног трепещущий, полупудовый слиток рыбы. Вздел вверх. На голый череп и на плечи хлынула крашенная кровью ледяная струя. Заждавшуюся кожу обожгло льдистым водопадом. Ядир с ликующей фальцетной яростью прорезал воплем тишину

– И-и-я-я-яу-у-уу-у-у!!

Вопль пронизал благую пряность побережья, согнал с прибрежной полосы чаек. Владыка оборвал крик. Швырнул назад, за спину трезубец с рыбой. Его поймал молниеносным рысьим хватом охранник, припустил на рысях к Кокинакосу, разводившему костер в мангале из ветвей вереска. Содрал с трезубца рыбину и отдал коку. Бегом вернулся к Властелину и передал ему орудие охоты, уставившись в песок.

Владыка готовился к дальнейшим истязаниям, которых так не хватало изнывшей в долгом безделии его могучей плоти. Она сжималась в комок, лишенная защитного скафандра.

Ядир присел и прыгнул вниз с обрыва. Бурливый ледяной поток, нафаршированный кутумным скопищем, раздался, принял тело Властелина. Безжалостно и хлестко полоснул по коже нестерпимой стынью: на семь – восемь градусов прогревался солнцем родниковый водяной хрусталь перед втеканием в морские глыби.