СТАТУС-КВОта

– Он может лучший в ремесле своем, но только я могу определить, какой паразитарный яд укрыт в его геноме. И если этот яд в нем есть, то станут вредоносными и ты и весь Ковчег! Как ты посмел втащить сюда туземца, не отобранного мною?

– Простите, господин, – упал на колени Атрахасис, у него дрожали губы, слезами полнились глаза. Стоял перед архонтом не великий кормчий, чье имя прорвет тысячелетия – терзался страхом и виной смертник, чей разум осознавал ничтожность шансов протиснуться в грядущее сквозь планетарное, тупое буйство океанской стихии. К ней присовокупился и гнев архонта.

– Возьми. И изучите с Садихеном – Энки подал планшет – здесь краткие основы шкиперского дела и карта с горными вершинами. Которых не затопит океан. Когда вода начнет спадать – пристанете к горе над царством Урарту. Она выделена на карте. Я отбываю приготовить гору к вашему прибытию. Запоминай: любой двуногий, не отобранный мною и оказавшийся средь вас, меняет статус у Ковчега. Сейчас корабль нужен мне. Но станет вреден для планеты, как микроб чумы для человеческого организма, если на нем прорвется в будущее паразитарный вид разумного.

Не затухающим ожогом горели в памяти Энки видения: заваленные падалью и трупами улицы Египта, кровавый Нил, утопленные колесницы фараона и всепланетный яд брата Энлиля для хабиру: «Лучшего из гоев убей». Ковчег не должен стать разносчиком этой заразы.

– Иди, – сказал Энки Ною. – Пусть явится начальник стражи.

…Он приказал пришедшему легату ночью связать и вывести Йоседека со стройки и вырезать ему язык. После чего спустить с горы.

Сверкающий «HU-U-ASHI» земного бога взмыл в воздух. Энки летел к вершине Арарата. Там драгоценным бриллиантом впаялось в склон на высоте восемь тысяч локтей небесно-голубое озеро. Обширные террасы опоясывали гору почти под самой снежной шапкой. На них нужно было досыпать грунта из долины и засеять. Он вез с собой семена, выведенные им в био лаборатории Эриду. Он подарил их Арию – Оседню в Киммерии. Арийцы успели высеять их дважды. В условиях, где скудность лета длится всего два месяца, растение не просто выживало – успевало вызреть и дать тяжелый, плотный колос.

Еще один не менее полезный злак, подаренный Энки, питал у Ариев их коз, овец и звался ими Галегой, иль «козлятником». Посеянный в грунт сразу после снега, он выгонял через неделю к свету дюжину сочно-зеленых, насыщенных энергией, протеинами, сахарами и витаминами стеблей, от коих распирало вымя молоком у коз. И плодоносил многие года – не истощаясь, не боясь морозов, пуская корни на глубину в пять-семь локтей.

Вся щедрость этих злаков должна расти на склонах Арарата и встретить послепотопных поселенцев и их живность травой и зернами.

Кроме этого предстояло врезать в склоны с десяток гротов и пещер, оборудованных для жизни – перволюдям после Потопа будет нужно укрываться от непогоды и диких зверей. Да будет так.

ГЛАВА 48

Евген бежал от дома Виолетты и воина его предсмертного Заварзина – к дому Тихоненко. Грузным и вязким был этот бег, отягощенный ртутно отравленным счастьем. Входил он в ограду Виолетты летуче-легкий, окрыленный, убегал – свинцово-выжженный. Торчали за спиной, чадили гарью пеньки спаленных крыльев.

Между тем предутренний сквозняк эфирно, невесомо пронизывал село, чуть слышным шорохом цедился в кронах корабельных сосен. Почти под самой горизонт из под земли поднялось предрассветное светило, готовясь к великому акту дарения света. И в предвкушении этого события зевнул с подвизгом, потянулся в конуре блохастый ветеран сторожевой службы Полкан. Открыл зеленовато-желтые бусины глаз и, прочищая глотку, приглушенно заклохтал на насесте матерый кочет Янычар: готовился к главной своей арии, славящей Ярилло.

Евген остановился, орошенный потом: строптиво мощно колотилось сердце. Притиснулся плечом к шершавости соснового ствола. До дома Тихоненко оставались две-три сотни метров. Над ним, над кроною сосны что-то творилось. Он поднял голову. Невидимый лик луны едва светившийся за толстым слоем облаков, стремительно светлел.

Непостижимо быстро накалялась она лимонным блеском, растапливая ночную мглу. Освобожденная от коросты туч луна плеснула колдовским янтарем в глаза Евгена.

Открылась во всей мощи симфония происходящего в высях. Эфирная безделица – предутренний сквозняк, раздутый повелительной силой, стал диким вепрем. Сейчас он бушевал, напористо свистел под самой кромкой стратосферы, неукротимою метлой сгоняя с неба волглую брюхатость туч. Там расчищалось и готовилось пространство для работы Эгрегора.

Евген, ошеломленно наблюдал: только что непроницаемая плотность небес на глазах дырявилась. Сквозь черное рванье ночного покрывала уже проглядывали звезды. Алмазный, режущий их блеск разгорался все ярче. Обрывки туч стремглав неслись, сметаемые с выси бешеным смерчем. Уже пол неба залило чистейшим мерцанием лунного диска. Через минуты небосвод освободился. Над полушарием мерцала сажей бездонность космоса, настоянного на шафранном свете. В нем властно и магнитно набухала, прошедшая чистилище, соборность Эгрегора.