СТАТУС-КВОта

Но с величайшим облегчением услышал.

– Вы ведь откуда-то знаете обо всем, что появилось на шаре? Что это было… Кому предназначалось?

– Нам, майор, всем нам, коренникам России: славянам и мусульманам предназначалось. И ты помог все это донести в точности.

Он знал теперь, что говорил. И здесь над взрывом, в который раз схлестнулись божественные воли двух Архонтов. Тянули колымагу человечества две тяги: лебедь со щукой в разные стороны тянули с нечеловеческой, неугомонной силой, куда смехотворно гномиковым усилием вплелись потуги рачка Жукова.

Энки напомнил всем про СТАТУС – КВО Сварога, изобразив на взрыво-шаре итог всей департации клана Энлиля. И с вековой, отеческой заботой оповестил непутевого вассала – маршала, а через него все государство: вновь в предназначенное время возбудился Пентатрон. Опять пульсирует фотонно нейтринный генератор, чьей бедоносной копией – нарывом вздулся на американском континенте Пентагон.

Опять пульсируют фантомы Зла, готовится в который раз истерзанному государству неведомая галактическая пакость. Фотонно-нейтринные импульсы теперь зомбируют, рыхлят мозги оставшихся, и далеко не лучших потомков Богумира, Ария-Оседня, чтобы засеять их.

Чем в этот раз? И может быть успел бы рассказать Энки и посвятить в конкретику истребительного Зла. Но, как всегда, чертом из табакерки выпер братец и все разрушил. Явил взамен реальной информатики на шаре, ухмылку SS – рожи. Теперь догадывайся, сторожи, противодействуй Посвященный, коли сможешь. Ищи, нащупывай то, не зная что.

– Иди, майор. Был бы твоим отцом– сказал бы: женись, сынок, да поскорее. И торопись с детишками. Больше того, что сказал, сказать не могу. Лечись. За вас теперь возьмутся лучшие в стране врачи.

Жуков замолчал. И повинуясь неодолимому порыву, обнял офицера, покашливая прочищая горло: провожал служивого в последний, невозвратный путь.

Он многое бы теперь отдал, чтобы вот так же прижать к себе того, сержанта – недобитого, прибывшего с сибирским пополнением к Москве в 41-м. С годами все нестерпимее, болючей язвой набухали в нем события в Тамбовщине, где молодой, остервенелый, кромсал он саблей, пулеметом лучших: крестьянскую, родимую по крови «говядину», с дрекольем и вилами вздыбившуюся на комиcсарно-кожаную власть.

Кто их тогда втравил в братоубийственную бойню?! Не тот ли самый Пентатрон?!

ГЛАВА 50

Заварзин подводил итог. Вмещал он в себя женитьбу, службу, все чаще и мучительней прерываемую госпитальным заключением. И вот отпущеный ему срок, из коих два последних года он был безвылазным заключенным больничного каземата, подошел к концу.

Предутренняя серость и прохлада пока держали его в коконе покоя, слепленном студентом. Он отгораживал, оберегал от боли. Но – не от нещадных дум, пропитанных «казбечным» дымом пяти окурков.

При нем остался именной пистолет маршала…ждет у постели побитою собакой Виолетта…далее дыбился Голгофой остаток госпитальных дней, пронизанных холодным лязгом инструментов о стекло, кромсающей все внутренности болью. Она вот-вот вернется.

И все это – под отторгающим прищуром чужих глаз. В которых плохо скрыта нетерпеливая досада: «Однако загостевался ты здесь, капитан.Все остальные успокоились. Пора и тебе честь знать». Пожалуй – все.

Сейчас надо идти… ложиться рядом с ней… желанной и любимой… курвой… за что ему на излете бытия такая пыточная отрава их сеновальной случки?! Как допустить теперь ее к себе… касаться, гладить, обласканную чужаком, целовать?!

Заварзин застонал. Он понял, что не сможет это сделать. А если он не сможет… то надо бить ее наотмашь: «Выйди. Я отдохну один». Это – не бить. Это убить ее. За что?! Казнить за то, к чему сам толкал?!

И он, зажав в зубах фуражку панически, придушенно завыл. И тут же взъярился в нем многолетней службой наработанный запрет: ну– ка, не бабиться! Молчать!

Уняв в себе холодной волей истерический раздрай, он трезво и нещадно произвел себя, служивого, в очередной, последний статус: «Лишний».

Сегодня он стал лишним. Для всех. Не подлежащим восстановлению – как израсходованная пламенем свеча, от коей осталось в подсвечнике распяленная восковая клякса… как посох, хрястнувший в надломе от нагрузки.

Что дальше? «Дальше» было при нем.

Он вынул пистолет. Дохнул на никель гравированной пластины, вытер ее рукавом. Теплым прикосновением мазнул по душе облик маршала: легенда во плоти, которая не погнушалась, обняла его, армейского мышонка. При этом упираясь головою в неземную высь, в свирепую барельефную шифровку атомного шара, который нес с собой недоступность тайны.

…Ну вот исчез из памяти и Жуков. Звала иссохшее тело воина сосущая бездна. Он заглянул в нее. Эфирной, давящей тоской набрякла голова – от жизни. Там же, в бездне, куда он заглянул, царил Его Величество Покой. Без боли, страха и сомнений.

Еще раз, обозрев с чудовищною быстротой киноленту всей прошмыгнувшей мимо жизни, он взвел курок. Приставил дуло к виску и, чуть помедлив, нажал на спуск.