У сторожей в машине синхронно хрястнуло в ушах. «Собачью вахту» – ночь, истекавшую в рассвет, взорвало непредвиденность, коей не должно быть. За нее, случалось, срывали с погон звезды. А то – и голову.
– Какого черта…чего он там?! – Сержант, вздернувшись на сиденье, повернул ключ в зажигании. УАЗ завыл стартером. Капитан, гоняя желваки по скулам, нетерпеливо, бешено косился. УАЗ завелся. Дернулся, рванул к дому Заварзина, взбивая шинами отяжелевшие за ночь клубы дорожной пыли.
…Сержант, рыча сквозь зубы, просунув руки сквозь штакетник, нашаривал задвижку у калитки – не находил.
Одернул руку, долбанул в нее ногой, сорвал железки. Они просунулись в проем почти одновременно с капитаном.
Прохладная серятина рассвета объяла палисадник. В нем смазывались детали. Но уже отчетливо смотрелась давящая необратимость общей картины. Сидел на крыльце, откинувшись спиной к стене, майор Заварзин. Пол головы, щека, плечо заляпаны блескуче-бурым. Именной пистолет валяется у ног. Рядом на коленях Виолетта. У нее трясутся плечи.
Сержант, клейменный в недрах их конторы прозвищем «Бульдог», порхнул к крыльцу с воздушной легкостью в костях («Все ладненько…Тип-топ, конец паскудной ночи…Сейчас тельце упакуем как положено, погрузимся. Через часок сдадим в канторе…а там…Ах, где мои два бутербродища с колбаской?! Чаек с лимончиком под блинчики в сметане! И баиньки: законные четыреста минуточек в кармане…до спортзала»).
– Гражданочка Заварзина, – позвал сержант учтиво, скорбно, – мы всё, конечно, понимаем, но и вы поймите нас.
Залитые слезами и безумием глаза вдовы смотрели отторгающим нетерпением.
– Кто вы?
Капитан заученно, неторопливо выудил из кармашка пиджака корочки с гербом. И развернул их: неразличимость текста с легкостью компенсировал золоченый герб.
– Что вам надо?
– Простите, Виолетта Павловна… Нам нужен он, ваш муж. Мы здесь за этим, – капитан всочился в Виолетту прискорбно гладким голосом.
– Вы люди… или звери!? Мне хоронить его.
– Вы нас не поняли, Заварзина? – окреп и подпустил металла в голос сержант. – Мы делаем, что нам положено на службе. О похоронах позаботится кто надо и без вас.
– Вон отсюда!
– А ну-ка тихо, тихо тетя! Без истерик.
«Еще кудахчет…торчали здесь всю ночь…мозгов хватило у майора всем руки развязать…так нет, вот эту курицу утихомиривай…хотя…теперь не помешает взять ее на цугундер… хороша телушка».
«Бульдог» вздел руки под мышки Виолетты, облапив ее грудь. Легко, играючи приподнял над землей, понес в сторонку – к скамейке в палисаднике.
– Пусти, мразь… – выстонала Виолетта.
– Пусти ее, – сказали от калитки. В ней стоял Чукалин.
– Покиньте палисадник! Сесть снаружи на скамейку! – хлестнул приказом капитан.
«Вот он, долгожданный, сам явился!»
– Я сказал, оставь ее, – повторил Чукалин, не отводя глаз от сержанта.
Тот посадил Виолетту на лавочку, распрямился, потряхивая кистями.
«Явился, голубок…тот самый, аверьяновец…щас мы испробуем тебя на вшивость…пощупаем, кого и как клепает знаменитый Аверьян, которого никак в контору не затащат». Сказал с нетерпеливой хрипотцой:
– Товарищ капитан, пацан не понимает русских слов. Растолковать?
– Уж постарайся. Да личико побереги: он, говорят, царапается и кусается, – заботливо спустил команду «фас» многоходово ориентированный капитан.
В сержанте обрастал щетиной, оскаливал клыки, обросший рваньем шрамов, боевой пес, налитый мышечной памятью рукопашных схваток под Анголой, в тюремных «добиваловках», где ожидали спаррингов с «Бульдогом» смертники. Все реже выпадали ему ринги закрытых зон, на коих стравливали командиры спецподразделений таких же, как и он, натасканных на схватках бойцов, все реже. Поскольку нерационален и не продуктивен был кадровый расход, столкнувшихся с «Бульдогом» – на месяцы и годы военно-госпитальной реабилитации увечных.
Нужно было всего лишь несколько мгновений, чтобы ум сержанта стал плоским, ясным как гладь воды «Мицуно-кокоро», разум мягким, цепким как свет луны «Тсуко-но-кокоро», а дух, и воля напитались напряженной бдительностью «Заншин» – с раскручивающейся инициативой «Сен».
Он ощутил в себе готовую и лютую сопряженность этих состояний. Затем прыгнул. Сержант летел к студенту, со смачным хрюканьем осеменившему жену майора. Формируясь налету, он готовил въевшийся в мозги и мускулы решающий удар «Кимэ» – чтоб вывести объект из строя сразу, оглушить без особых увечий. Он, нападающий, приземлился около порно-нахала в стойке «Зен-кутсу-дачи», скользнул вперед движением «Мае-цуги-аши», готовя обездвиживание этого мясистого «Укэ» (объект нападения) ребром правой ладони в шею с последующим таранным тычком левого локтя в челюсть – в развороте.