СТАТУС-КВОта

«Евгеша, здравствуй! Увяз ты в альма-матерном бытие: поскреб нам арык в мае и после этого бесследно испарился. Из твоего последнего письма уяснили, что ни сна, ни отдыха в восторженной душе: лекции, экзамены, опера, фортепиано, спорт– секции. И строй отряд на закуску. Мы лишь слюнки пускаем в надежде узреть тебя. Что, не найдешь просвета для нас, родителей, в твоей круговерти? Ну да ладно, это у меня старческое, к этому возрасту, как положено скапливается у старперов стандартный набор: склероз, геморрой и брюзжание.

Коротко о наших катаклизмах. У нас ведь курица снесется – Карыч каркнул, Василь Яковлевич изволил чихнуть иль п…нуть вот нам и катаклизмы. С упором на последнем.

Приезжал на три дня к своим родителям Ванечка Пономарев. Как всегда весь из себя нон-гратный и инкогнитный. Он где-то там, в спецутробе каких-то органов, какая-то большая шишка. Ездили с отцом на рыбалку на Джалку. Ты, наверно, не помнишь, как отец выпятил за него грудь в Чечен – ауле и в районе, когда Ванечка за свою «мамзель» Тушхана изуродовал. Ванечка благодарен отцу до сих пор за ту защиту.

Привезли с десяток усачей, оба пьяненькие вдрызг. Варили уху, обзывали Кар-Карыча черножопым квазимодой. Кар-Карыч в усмерть обиделся. Стал он обидчив и зело похабен. Прут из него к месту и не к месту какие-то – доисторические срамные анекдоты, все – ниже пояса. С тех пор, как привезли его из леса с отчекрыженным тобой крылом, не утихала у них с кочетом Янычаром жестокое единоборство за первенство в курятнике. Дрались насмерть раз пять. Карлуша, хоть и однокрылый, таки надрал Янычары задницу. Тот теперь скромно сопит в две дырочки и хохлится в углу на насесте. Почти перестал горланить по утрам. Несушек без азарта кроет – в очередь с Карлушей и по дозволению. А мы от этого почти лишились яиц. Смех и грех. Но от него и польза немалая. Оказалось, чует он своим шнобелем какие-то магнетические силовые полосы земли, их пересечение и влияние на развитие биовидов. Настырно домогался от нас (по указанию своего шнобеля) чтобы мы отсадили сливу от вишни, переставили свиной катух на место коровника и полностью перепланировали грядки: помидоры – на место редиски, а лук – на место огурцов. Донял таки, плюнули переставили, пересадили и перепланировали. И что ты думаешь? Хряк прибавляет в весе в дент по килограмму, куры несутся как оглашенные, а овощи как сцепи сорвались – замучились с переработкой.

В последнее время соорудил отец Карлуше лестницу: набил планки на шестиметровую доску и приставил ее к яблоне. Карлуша по ней добирается до вершины и часами сидит там, ветру башку свою многомудрую подставляет, да одно крыло со вторым обрубком распускает. Иногда так заорет, заверещит, а в голосе тоска человечья – аж мороз по коже. Всех соседей переполошил. Признаться у меня к нему притупилась оголтелая злость, иногда даже жалко тварь божью, точнее – сатанинскую.

Недавно прочла в «Советской России» коротенькую «сквозь зубы» заметку о новой аграрной технологии Василия Прохорова. Чудеса вытворяет наш крестничек на опытном хозяйстве под Пензой вместе с Шугуровым. Не пашут, не удобряют, не травят землю гербицидами и пестицидами и получают по тридцать центнеров с гектара пшеницы – за счет разбросанной мульчи, разведение на ниве особых червей и еще каких-то хитростей. Меня, в мое время, за такую абракадабру в дурдом упрятали бы.

Взыграла гордость за Васеньку, не обессудь, как за своего сына! Но ведь заклюёт, загонит их в угол академическая сволочь, как Кар-Карыч нашего петуха, сердцем чую.

С тех пор как побывал Василек на твоей «драке» у Аверьяна – ни слуху о нем, ни духу. Не сладкая видно у него доля, как и у отца мученика. Вот кажется и все. Да, сынуля, арык на огороде опять заилился. У отца силы уже не те. Может, приедешь, выберешь дня три, очистишь? Обнимаю, мама».

…Тускло-желтый полусвет завис над площадью перед ДК имени Ленина. Она была абсолютно пуста – как и положено ей быть в это полночное время. И, тем не менее, покинувший последний трамвай и пробравшийся к площади сквозь чащобу сквера, Евген, не выходя из плотной тени акации, включил обзорный радар интуиции. Ощупывая им и взглядом желтушный полумрак, он настороженно и долго вслушивался в тишину, в разлитый над площадью покой. Рефлекс опасности, настроенный на засаду из сторожевиков Конторы, молчал. Здесь Евгена не ждали – по крайней мере, снаружи. Не выходя из плотной тени сквера, он передвинулся из под акации к разлапистой кряжистой липе. Отсюда были видны окна Томина – ночного сторожа ДК. Одно из них, завешенное плотной шторой, струило тепло-красный полусвет. Кузьмич не спал. Пока что везло Чукалину. И везение это возбуждало колючее неудобство: не должно по идее везти в его свирепой, событийной круговерти, замешанной на остервенело-гончем могуществе Конторы.

На стук в окно, спустя минуты, отодвинулась штора.